Анри де Ренье - Полуночная свадьба

— Но зато я богат.

Г-жа де Бокенкур воспользовалась его признанием, чтобы склонить его жениться на девушке без состояния. Значит, решил он, дело шло не о ней самой. Она думала только о его интересах. Слегка разочарованный, он все же испытывал к ней благодарность. Толстый Бокенкур поддержал невестку своим красноречием. Богатство! Да кто из нас останется завтра богатым при данном ходе вещей и обороте, который принимают события? Главное, иметь возле себя преданную жену, которая могла бы довольствоваться немногим. К тому же богатство и красота редко встречаются вместе, а красота — вещь редкая, человек не имеет власти над ней, и ей не страшны социальные революции. Г-н де Гангсдорф слушал внимательно и, казалось, внял убеждениям Бокенкуров.

Когда г-н де Серпиньи узнал о задуманном г-жой де Бокенкур, он произнес:

— Девица де Клере — разумная и достойная уважения особа, заслуживающая лучшего, чем ее теперешнее положение. Я буду счастлив, дорогая кузина, содействовать успеху вашего плана.

— Благодарю вас, Жак. Как вы добры! В таком случае я могу привезти сюда к вам г-на де Гангсдорфа послезавтра?

— Да, тем более что я заканчиваю при помощи моего мастера Вильрейля вещь, которая должна вам понравиться.

— Вы по-прежнему довольны им?

— Да, он очень смышлен и, если им хорошо руководить, может быть полезен.

— Он меня немного пугает, ваш Вильрейль, с его горящими глазами и всклокоченной головой.

Покинув мастерскую де Серпиньи, расположенную в конце так любимого ею лувесьенского парка, где помещалось ее имение, купленное для нее ее деверем еще при жизни ее мужа, она вздохнула. День стоял ясный и теплый. Деревья вырисовывались на нежном небе. Г-жа де Бокенкур за последние месяцы проявляла нервозность. Легкий ветерок ласкал ей губы и веки. Она чувствовала их отяжелевшими, давящими. Она на минуту закрыла глаза. Потом поднялась и направилась к ожидавшей ее карете.

Два дня спустя после посещения мастерской де Серпиньи г-жа де Бокенкур вновь подъехала к нему через парк уже с г-ном де Гангсдорфом. Г-жа де Бокенкур пошла вперед. Двое мужчин, беседуя, следовали за ней, как вдруг она остановилась и сказала г-ну де Гангсдорфу:

— Знаете ли, барон, мне кажется, я разрешила вашу задачу. Впрочем, я и забыла, ведь вы, Жак, не знаете, в чем дело! Я задумала женить г-на де Гангсдорфа.

Г-н де Гангсдорф изобразил глупый, растерянный вид. Он ожидал от Серпиньи презрительного взгляда, однако Серпиньи любезно ему улыбнулся и одобрительно кивнул головой.

— Да, — небрежно продолжала г-жа де Бокенкур, — я хочу его женить; довольно ему вести беспутную жизнь; пора уже остепениться. Я нашла для него особу, которая великолепно ему подходит. Очаровательная девушка, сирота двадцати четырех лет.

Г-н де Гангсдорф покраснел как от намека на свои подвиги холостяка, так и от нарисованного г-жою де Бокенкур образа будущей г-жи де Гангсдорф.

— Как ее имя? — спросил Серпиньи. — Мне кажется, я ее знаю.

Он сел на скамейку рядом с г-жой де Бокенкур, которая наклонилась к его уху. Г-н де Серпиньи изобразил восхищение.

— Я так и думал… Г-н де Гангсдорф, просто замечательный выбор.

Гангсдорф стоял перед ними, обрывая листья с дерева, и вид у него был взволнованный и скромный. Достоинства невесты, о которых продолжала говорить г-жа де Бокенкур, его встревожили. Наконец, он смущенно произнес:

— Все хорошо, и я согласен, но как барышня примирится с моими дочерьми?

Дочерьми он называл свои стекляшки в муранском доме, наполнявшем его своей сверкающей и хрупкой молодостью. Тонкие и толстые, грузные и стройные, высокие и низенькие, каждая из них имела для него свой рост и лицо.

— Мой дорогой Гангсдорф, — авторитетно заявил г-н де Серпиньи, — она проникнется к вашим дочерям материнской заботой и привязанностью. У вас рассеется всякое сомнение, когда вы узнаете ее имя. Ее зовут Франсуаза де Клере, происходящая по прямой линии от нашего знаменитого и дорогого стекольщика, Гектора де Клере, из изделий которого у вас имеется три великолепные бутылки и эмалевое блюдо. Союз с такой волшебной особой — просто божеское провидение, дорогой мой. Вам недоставало феи в вашем стеклянном царстве. Вот она. Г-жа де Бокенкур нашла ее для вас.

Добрый Гангсдорф широко раскрыл глаза и всплеснул руками от восторга.

— Ах, как очаровательно, оригинально вы придумали, нечто единственное в своем роде! Но а что девица де Клере?..

И из его мягких ухоженных рук упали на землю маленькие зеленые листочки, которые он мял пальцами от смущения.

Между тем Франсуаза де Клере из благоразумных соображений согласилась на проект г-жи де Бокенкур выдать ее замуж за г-на де Гангсдорфа, которого она не знала. Она понимала, что г-жа де Бокенкур искала способ загладить оскорбление, нанесенное ей ее деверем. Г-н де Гангсдорф, как его описала ей г-жа де Бокенкур, показался ей человеком вполне приемлемым. Без сомнения, она ничего бы сама не сделала, чтобы способствовать знакомству, но раз за нее действовали другие, она не противилась.

Вообще говоря, мысль о жизни в Венеции, даже с г-ном де Гангсдорфом, ей показалась приятной. Конечно, сердечко ее молчало, что бы говорило ее сердцу, но разум приказывал ей не уклоняться от случая покончить с существованием, становившимся для нее со дня на день все более тягостным. Ей предоставлялась возможность если не счастья, то по крайней мере спокойной и достойной жизни. Правда, жизнь, которую она вела сейчас, не казалась ей безнравственной, но в глубине души своей она находила в ней нечто оскорблявшее ее чувствительность и вызывавшее глухие угрызения совести.

Если поведение г-жи де Бокенкур и ее собственное в данных обстоятельствах достаточно объяснимы, то г-на де Серпиньи она не понимала. Откуда у него возник внезапный интерес к ней? Он всегда безупречно вежливо обходился с ней — внучкой великого стекольщика и часто упоминал о ее артистическом происхождении, но никогда не выказывал ей особенной симпатии. Между ними не существовало даже тех легких нитей, которые связывали ее с Буапрео. И вдруг она узнает от г-жи де Бокенкур, что г-н де Серпиньи предложил свою помощь оказать влияние на г-на де Гангсдорфа в столь щекотливом вопросе. Франсуазе хотелось узнать мнение князя де Берсенэ о причине такой горячности, но он все еще чувствовал себя очень плохо и никого не принимал. Итак, она осталась со своими сомнениями и отправилась не без некоторого недоверия на свидание с бароном де Гангсдорфом у г-на де Серпиньи.

Г-н де Серпиньи жил в одном из тех старых домов, которые имеют подъезд с улицы Шальо и выходят на улицу Пьера Шарона. Дом отделялся от тротуара решеткой, замыкавшей маленький и лежащий ниже улицы садик, деревья которого приходились вровень с прохожими. Чтобы попасть в дом с улицы Пьера Шарона, обычно спускались по деревянной лестнице с железными перилами и переходили через канаву сада. Своеобразное, укромное и провинциальное место, где жил г-н де Серпиньи, представляло собой старинные остатки древней деревушки Шальо, где Манон Леско укрывалась с де Грие. И хотя он слыл приверженцем современного искусства и нового стиля, на самом деле де Серпиньи ненавидел экстравагантные формы. Поэтому жил в старом районе и старом доме, а новые формы он считал одним из самых мучительных зол, постигших французский стиль, особенно в области мебели. По его мнению, основными чертами любого стиля должны выступать изящество и разумный вкус. Он оставался верен прекрасной и благородной мебели стиля Людовика XVI, тонко подобранной и остроумно размещенной, среди которой в его квартире стояло несколько старинных семейных предметов, буквально вырванных им у отца с помощью бесконечных яростных словесных боев.