Ева Наду - И пусть их будет много

В этот жаркий день, — солнце стояло высоко, и небо было безоблачно, — Клементина шла к молодой Фантине Ларно, которая накануне родила сына. Она несла измученной молодой мамаше несколько монет, чтобы та могла купить что-нибудь для себя и своего малыша.

Шла одна. Ей до смерти надоело бурчание ее недовольных охранителей. В конце концов, чего она может еще бояться после того, как победила самого Одижо? Она и предупреждать о своем уходе не стала. Дождалась, когда сойдет роса, да и пошла.

Вышла за ворота, свернула на узкую тропинку, заросшую стелющейся травой, разулась, радостно зашагала по молодой зелени. Она так любила ходить босиком, ступнями чувствовать тепло земли, брести по шелковистой траве, пропуская тонкие травинки между пальцами ног.

Так, босая, она дошла до первых хижин, улыбнулась копошащимся на огородах крестьянам, прошла дальше — прямо к дому Фантины. Крестьяне при виде госпожи распрямлялись, поддерживая спины выпачканными в земле руками, здоровались, прятали в уголках губ добродушные усмешки.

— Чудна наша госпожа, — говорили. — Нам обувки не хватает, а она свою, господскую, мягкую да удобную, снимает, чтобы босыми ногами по травам-муравам шаркать. Вот хозяин — тот господин. Как приедет в замок, как начнет дома объезжать, так все верхом, в светлых сапогах да перчатках из тонкой кожи, одет с иголочки. Не спустится, не сойдет с коня. Посмотрит только горделиво, спросит, все ли в порядке да как урожай — да и стегнет жеребца, до следующего двора — чтоб побыстрее.

Клементина, и в самом деле, в иные дни мало походила на госпожу. И сегодня, собравшись к Фантине, она надела сшитое Терезой "крестьянское" платье, взяла в руку небольшую кожаную сумку-кошель, стянутую кожаным же шнурком. На сгиб руки повесила связанные между собой мокасины — она привезла их с собой из Новой Франции. И пошла.

Шагала весело, ступала по обочине дороги, где трава не была примята, а земля — не разворочена колесами телег, размахивала сумочкой, в которой были припасены гостинцы для тех сорванцов, что старательно попадались ей на пути.

Мать Фантины, увидев ее на пороге своего дома, отчего-то засуетилась, сделала нерешительно шаг в глубину дома, затем, точно опомнившись, кинулась навстречу.

— Добрый день, госпожа. Вот не ждали — не ведали! Вот радость какая! Здоровья вам, госпожа!

Крестьянка всплеснула руками.

— Здравствуй, Жанна, — Клементина недоуменно смотрела на возбужденную женщину. — Как себя чувствуют твои дочь и внук? Ты не хочешь мне их показать?

— Да, конечно, госпожа, — под натиском шагнувшей вперед Клементины Жанна отступила в сторону. — Конечно. Проходите.

После залитого солнцем двора внутри казалось очень темно. Но Клементина хорошо ориентировалась в доме, поэтому она спокойно толкнула следующую дверь и остановилась на пороге.

Прямо перед ней стоял высокий темноволосый мужчина. Смотрел на нее испытующе. Молчал.

Казалось, в доме вдруг ударил жесточайший мороз. У Клементины в момент заледенели пальцы.

Она чувствовала присутствие застывшей за ее спиной Жанны. Фантина замерла у колыбели, прижимая к груди запеленутого в неотбеленную тряпку младенца, который один надрывался, совершенно не обращая внимания на оцепеневших взрослых.

Первой пришла в себя Клементина.

— Вот как?.. Господин Одижо? Может быть, вы объясните, что вас вновь привело в эти края?

Бернар Одижо оглядел стоящую перед ним женщину. Оценил ее наряд. Медленно скользнул взглядом по ее лицу, шее, по груди, прикрытой белой, расшитой шелковыми нитями, шемизеткой, по мокасинам в ее руках и остановил, наконец, взгляд на босых ступнях, выглядывающих из-под платья.

Она вспыхнула, постаралась упрятать ноги под слишком короткую для этого юбку. Безуспешно.

— Я прошу прощения, сударыня, — он с трудом удержал улыбку, которая готовилась расцвести на его лице. — Боюсь, я снова вызвал ваш гнев своим появлением. Но вы в долгу передо мной. Из-за вас неудачи преследуют меня, я проиграл битву, теперь стараюсь не проиграть жизнь.

— Простите, госпожа, — Жанна бросилась на колени, попыталась поймать руку Клементины, — простите. Но как мы могли отказать в гостеприимстве человеку, который спас нашего Жака!

Она плакала, прижимаясь к юбке своей госпожи.

— Встань, Жанна, — Клементина резко отстранилась. — Встань. Я ничего не понимаю.

— Это дурацкая история, — ответил Одижо спокойно. — И о ней не стоило бы вспоминать, если бы благодаря ей я не нашел себе сегодня место для ночлега.

— Господин Одижо вытащил из реки Жака, нашего маленького дурачка Жака. Он полез за раками, да и попал в одну из ям-водоворотов, что образовались в реке в этом году. Если бы не господин Одижо… — Жанна зарыдала. — Мы не могли отказать!

— Не беспокойтесь, графиня, — усмехнулся Одижо, — я сегодня ухожу дальше, так что я не навлеку на вас гнев короля.

Он еще не успел договорить, как снаружи раздался какой-то стук, грохот, дверь распахнулась. В дверном проеме появилась сутулая фигура молодого мужчины, в котором Клементина узнала мужа Фантины.

— Господин… Драгуны… — он осекся, наткнувшись взглядом на Клементину. — О, Боже… — прислонился в бессилии к косяку, и в его глазах Клементина прочла ужас неминуемо приближающейся расплаты.

Топот копыт раздавался все ближе. За окном мелькнули тени. Раздались грубые голоса, выкрикивающие какие-то приказания.

Клементина выглянула наружу. Не успела шагнуть за порог, осталась стоять в дверях. Оттуда, со своего места, увидела, как быстрым, уверенным шагом через двор прямо на нее идет уже знакомый ей капитан.

— Капитан Лагарне?! Добрый день, — воскликнула в смятении. — Что вас опять привело во владения графа де Грасьен?

Она отметила удивление на лице капитана королевских драгунов. Оно, впрочем, довольно быстро, стоило тому узнать ее, сменилось удовольствием.

— Графиня! Прошу меня простить, но до нас дошли сведения, что бунтовщик скрывается в одной из ваших деревень. Мы должны проверить.

Она увидела краем глаза, как рука Одижо, стоявшего чуть сбоку от нее, в глубине комнаты, ложится на эфес. Все это длилось секунды, но Клементине показалось, что прошла вечность.

Вот сейчас Одижо бросится на капитана. Завяжется драка. Одижо неминуемо убьют, но кроме него повесят всю семью Ларно, повесят отца и мать Фантины, погибнет младенец, погибнут и другие. Драгуны не разбирают, когда дело касается бунтов. А на имя графов де Грасьен падет несмываемое пятно.

Решение пришло к ней внезапно.

Она обернулась, взглянула на Одижо коротко. Бросила ему мешочек, что до сих пор держала в руках.

— Господин Флобер, нам пора! Передайте Фантине содержимое этого кошелька и идемте дальше. А вас, господин капитан, я прошу не обижать моих крестьян.