Ева Наду - И пусть их будет много

— Вы обратили внимание, наверное, что стены крепости теперь не являются достаточной защитой для его жителей. В некоторых местах они требуют ремонта. Ров зарос кустарником и частично засыпан землей. Я оставлю вам двух воинов. Но вы должны понимать, что силы их невелики. В случае действительной, серьезной опасности, я прошу вас, не медля ни минуты, обратиться за помощью к королю.

— Но Филипп… — от неожиданности Клементина забыла о выбранной ею роли смиренницы, — разве не от короля вы увозили меня с такой поспешностью, что от бесконечной дорожной тряски у меня до сих пор дрожат ноги?

— Людовик обещал вам свою защиту, — твердо сказал муж. — А его слово священно. Пока меня не будет во Франции, он единственный является гарантом вашей безопасности.

Филипп уехал на рассвете. Уехал, не попрощавшись с ней.

Клементина проснулась в тот момент, когда за окном раздалось негромкое короткое ржание и стук копыт по мощеному булыжником двору. Она успела еще вскочить и подбежать к окну. Увидела, как Филипп склонился, чтобы в последний раз обнять старую няню, вышедшую его проводить. Потом выпрямился в седле, окинул взглядом замок и направил коня к воротам.

Клементина была в ярости. Кто-то другой, не Филипп, — мог поступить так по недомыслию или в необычайной спешке. Для человека же его воспитания подобная выходка могла быть только высшей формой пренебрежения. Она почувствовала себя оскорбленной. Потом, поддавшись обычной женской слабости, она все-таки нашла мужу оправдание.

"Он, — стала думать Клементина, — хотел избежать очередной ее просьбы остаться. Филипп не желал расстраивать ее и выводить из душевного равновесия себя".

Это немного смягчило обиду. Не до конца.

Но изменить было уже ничего нельзя.

К завтраку Клементина вышла почти спокойной.

Дела обстояли не так плохо. Гораздо лучше, чем когда-то в лесах Квебека. Может ли она жаловаться? Она получила все, что хотела. Почти все. Она вернулась во Францию, устроила жизнь своей дочери. Устроила свою… так или иначе. Она должна быть довольна.

Но человеческая природа слаба и несовершенна. Клементина понимала, что должна быть благодарна и счастлива. Благодарна Господу, который позволил ей выжить и вернуться на родную землю. Благодарна судьбе, которая дала ей шанс стать счастливой. Теперь она, Клементина признавала это, была ближе к счастью, чем когда-либо.

И все же демоны терзали ее душу.

Там, в Квебеке, она была полна надежд. Когда Филипп предложил ей руку и, — она тогда думала, — сердце, она мечтала о счастье с ним и верила, что оно возможно.

В том маленьком домике траппера, в глубине лесов, она находилась на грани между жизнью и смертью. Но там с ней была Вик.

Теперь она была лишена иллюзий и опять одинока.

Она скучала по дочери.

Ах, Вик, Вик! Как ты себя чувствуешь в своем новом доме?

Клементина знала, что Вик окружена заботой и любовью. Девочка оказалась единственной наследницей довольно значительного состояния, и бабушка с дедушкой, потерявшие сына в далекой колонии, с радостью приняли внучку. Каждую минуту они с видимым удовольствием отыскивали в ней фамильные черты.

Без сомнения, они желали бы иметь внука и продолжателя рода. Но Вик в первые же минуты знакомства доказала, что сожалеть не о чем. Едва ее перестали тискать и лобызать, показала свой характер.

Первое, что она сделала — дернула за хвост большого черного дога и укусила его за ляжку. Бедное животное от неожиданности завизжало и, поджав укушенную лапу, повалилось на бок.

Вторым делом Виктория заревела во весь голос.

Родители Оливье поняли, что их спокойной жизни приходит конец.

— Не беспокойтесь, дорогая, девочке здесь будет очень хорошо, — сказала старая графиня, проводя тонкой рукой по светлым кудряшкам ребенка.

— Это настоящий чертенок, — с неожиданной для Клементины гордостью добавил Шарль-Анри де Морейль, отец Оливье.

Клементина не беспокоилась. Она знала, что решение оставить дочь родителям ее первого мужа было правильным.

Девочке нечего делать при дворе. К тому же, ей следовало привыкать к дому, который впоследствии станет ее наследством.

Бабушка с дедушкой очень быстро полюбили Вик безоглядно. И Клементина даже стала опасаться, что девочка ее, не обделенная характером, окончательно отобьется от рук.

Виктория с некоторых пор не терпела нежностей. Когда, в пылу страсти, дедушка подхватывал ее на руки и прижимал к себе, маленькая озорница изо всех сил барабанила по нему ручонками, отчаянно вырываясь на свободу.

Няни не справлялись с буйным нравом Виктории. За то время, что Клементина пробыла в поместье своего первого мужа, девочка отвоевала себе право надевать только то, что ей нравилось и гулять там, где хотела.

Многочисленным нянюшкам пришлось приспосабливаться.

Вик корчила уморительные гримасы и изо всех сил сопротивлялась попыткам нянюшек одеть ее в приличные, сообразно положению, одежды. В конце концов, ее оставили в покое.

Несомненно, ей там было хорошо.

Была, впрочем, еще одна причина, о которой Клементина старалась не думать. Она была уверена, что Филипп никогда не обидит ее дочь. Но не могла не замечать ревности, с какой он смотрел временами на подрастающую девочку. Он мечтал о наследнике. И Вик была постоянным напоминанием о его неудачах.

Клементина понимала, что не должна огорчаться тому, что девочка живет теперь далеко. Ведь, в первую очередь, именно ради того, чтобы вернуть дочери имя, родню и обеспечить ее состоянием, она вернулась во Францию. Она сделала все, что было в ее силах.

Клементина убеждала себя в этом ежедневно. И все же она скучала.

Жизнь в замке катилась размеренно и неспешно, как телега, заполненная крестьянами, отправляющимися в поля на работы.

Каждое утро, сразу после завтрака, Клементина выезжала верхом на прогулку. Ее поочередно сопровождали Ансельм де Ларош и Рене де Бриссак.

Клементина не сразу научилась их различать, что, впрочем, ни в малейшей степени не мешало ее прогулкам.

Довольно долго Клементине казалось, что они, эти два ее воина-защитника, — на одно лицо. И она каждый раз, готовясь обратиться к ним по имени, замирала, стискивала в смущении тонкие пальцы.

Они и в самом деле были похожи, как братья-близнецы. Оба среднего роста, худощавые, жилистые, загорелые и выцветше-светловолосые. У них были круглые, приближающиеся к форме шара, головы, приплюснутые уши и тонкие, с едва заметной горбинкой, носы.

Они вытягивались в струнку всякий раз, стоило ей появиться в нижней зале, и на лицах их поначалу одинаково отсутствовало всякое выражение. Они смотрели прямо перед собой, то ли не решаясь, то ли не желая поглядеть ей в глаза.