Ева Наду - И пусть их будет много

Мориньеру показалось, что слова его возымели действие. Во всяком случае, Людовик как будто обмяк, оттаял. Сказал вдруг:

— Я знаю, вы давно не были дома. Поезжайте. И возвращайтесь через пару дней.

Разрешение короля оказалось очень кстати. Скоро, думал Мориньер, ему придется покинуть Париж. И надолго, похоже.

Так что теперь было самое время заняться устройством Дени в колледж иезуитов.

Дени встретил Мориньера воплями радости. Скатился по лестнице, обхватил вошедшего судорожно, уткнулся носом. Мориньер едва успел прикрыть ладонью эфес шпаги, уберегая ребенка от травмы.

— Тише, тише, мой дорогой! Что за крики? — улыбнулся.

Дени поднял голову, поймал взгляд. Ничего не говорил. Молчал и смотрел.

И Мориньер — молчал. Глядел в распахнутые глаза ребенка. Держал руку на его голове. Медленно водил ладонью по кудрям.

Вдруг почувствовал, как стало стесненным дыхание. Он отдал плащ и шпагу встретившему его дворецкому, присел на корточки. Прижал ребенка к себе.

Потом они ужинали. Сидели друг напротив друга. Дени глядел во все глаза. Не сводил взгляда. Не улыбался. Будто насматривался впрок.

— Как вы тут жили, Дени, все это время? Как вы занимались? Довольны ли вами учителя?

— Не очень, — опустил глаза мальчик. — Завтра вам, думаю, все расскажут.

Вздохнул обреченно.

Мориньер не удержал улыбки.

— Может быть, вы меня сегодня как-то… ммм… подготовите? Расскажете сами?

— Мне кажется, не стоит, монсеньор, — произнес осторожно.

— Надеетесь, что завтра всплывет не все?

Дени заулыбался шкодливо. Кивнул.

— Ладно, — Мориньер поднялся из-за стола. — Подождем до завтра.

Мориньер думал о том, что собирался рассказать Клементине о ее брате и не сделал этого. Понял, что ей в ближайшее время достанет хлопот и без этой новости. Отложил сообщение на потом.

Отослав Дени спать, отправился в кабинет. Сидел, смотрел на бушующее в камине пламя. Думал: два дня — это так мало!

Чувствовал себя без кожи — непривычно уязвимым. Будь у него возможность, думал, он ни за что не возвращался бы теперь ко двору. Поселился бы в этом доме или уехал прочь, в провинцию. Женился бы. Растил детей. И ни одного чужака близко не подпустил бы к себе и своей семье.

Сидел. Думал.

Знал: это пройдет.

Когда за его спиной скрипнула дверь, не обернулся. Подождал мгновение. Потом произнес тихо:

— Не стойте в дверях. Заходите.

Ступая на цыпочках по каменному полу, к нему медленно приблизился Дени. Одетый в ночную рубашку, с дурацким белым колпаком на голове он выглядел так забавно, что Мориньер не удержался — стянул с головы ребенка колпак, бросил его в кресло напротив, протянул руки. Дени вскарабкался ему на колени, прижался всем телом, обхватил Мориньера руками. Замер.

Мориньер ухватил ладонью ступни ребенка, пощупал, покачал головой.

— Не бродили бы вы по дому босиком, Дени.

Кивнул молоденькой няне, с облегчением обнаружившей своего питомца в кабинете хозяина:

— Пусть посидит. Принесите только что-нибудь укрыть его.

Следующее утро началось для Дени с неприятностей.

Мориньер вызвал его к себе. Сказал:

— Побудьте, пожалуйста, со мной, Дени. Сейчас мне предстоит разговор с вашими учителями. И мне хотелось бы, чтобы вы слышали все, что они будут говорить. Я желаю, чтобы, в случае, если слова их покажутся вам несправедливыми, вы имели возможность возразить.

И он вынужден был стоять и слушать все, что говорили вызванные опекуном учителя. Они входили один за другим, останавливались посредине комнаты. Оглядывались на Дени с удивлением — слишком неожиданно было для них присутствие в кабинете ребенка.

Говорили. Вначале осторожно. Потом распалялись. Мешали сообщения о том, что они успели преподать мальчику, с его прегрешениями. Самыми малыми. Самыми незначительными.

Перемежали обычные слова со словами, начинающимися с бесконечных "не": "невнимательный", "несдержанный", "неусидчивый".

Ни один не забыл о его проступках. Ни один не умолчал.

Говорили. А Дени слушал. Все ниже и ниже опускал голову. Но молчал. Не выдержал только, когда вошедший последним отец Берие вдруг, колыхнув четками, проговорил жестко: "Мальчик порочен. Он, как иной плод, до самой сердцевины поражен грехом гордыни".

Дени вскинул голову.

— Неправда! — вскричал. — Это неправда!

— Вот видите, — развел руками отец Берие.

Тут Мориньер поднялся, вышел из-за стола, подошел к Дени. Взял его за подбородок, заставил смотреть на себя.

— Вы считаете себя лучше других, Дени?

— Нет, монсеньор.

— Вы презираете людей?

— Нет, сударь.

— Вы уверены, что знаете все лучше прочих?

— Нет.

Мориньер улыбнулся. Повернулся к человеку в сутане.

— А вы, отец мой, смиренны?

— Да, монсеньор.

— Покорны Господу нашему во всем?

— Разумеется.

— И горды этим, не так ли?

Процитировал иронично, глядя в глаза побледневшему священнику:

— "Гордящиеся своим смирением горды тем, что они не горды"? [5] Роберт Бёртон

Подошел к окну, заложил руки за спину, проговорил не оборачиваясь:

— Я благодарю вас, отец мой. Я все понял.

Когда они остались одни, повернулся, подошел к мальчику.

— Гордость, Дени, в отличие от остальных осуждаемых Церковью пороков, настолько вплотную соприкасается с достоинствами, что не иметь ее так же грешно, как и иметь. Будьте горды, дитя мое. Но не будьте чванливы. А грешны, что бы мы ни делали, мы будем все равно.

Потом усадил мальчика в кресло, стоящее боком к столу. Сам обошел стол, сел на свое привычное место.

— У меня есть к вам разговор, Дени. Я услышал все, что сказали сегодня ваши учителя. И вы слышали. И я принял решение. Пришло время вам получать полноценное образование. Домашние учителя не смогут дать вам всего того, что вы, потомок древнего, уважаемого рода, должны знать.

Дени раскрыл рот, готовясь возразить, но Мориньер поднял указательный палец, требуя внимания. И мальчик промолчал.

— Завтра мы отправимся с вами в колледж де Клермон, где вы будете жить, изучать естественные и точные науки, правила хорошего тона… Достанет вам и физических занятий. Я понял, что они увлекают вас более чем работа с книгами. Но вам придется заниматься и тем, и другим.

Воспользовавшись паузой, Дени тихо спросил:

— Вы наказываете меня, монсеньор? За то, что я не был прилежен?

Мориньер покачал головой:

— Нет. Я не хочу, чтобы вы так думали. Я желаю, чтобы вы выросли сильным, мужественным и образованным человеком. И должен сделать для этого все. И вы должны. Этот колледж находится в Париже, так что, пока я буду здесь, я обещаю проведывать вас регулярно.

— Пока вы будете здесь? Вы собираетесь уезжать, монсеньор?