Чарльз Норрис - Зельда Марш

— Как он себя чувствует, сестра?

— Мне кажется, лучше. Сейчас он задремал.

— А ночь как провел?

— Я не успела спросить сиделку. Но кашляет он значительно меньше и выглядит лучше.

— Слава богу. Мне, пожалуй, лучше его не беспокоить, как вы думаете?

— Пожалуй. Дуайт был сегодня и просил вас позвонить или зайти к нему.

— Хорошо, я заеду на обратном пути.

Из-за прикрытой двери донесся знакомый лающий звук кашля. Монахиня, а за нею и Зельда вошли в комнату.

Майкл был выбрит и впадины на щеках теперь особенно бросались в глаза. Но он смотрел веселее, бодрее, как отдохнувший человек. Легкий румянец тронул его бледную кожу. Впрочем, может быть, это лихорадка оставила свой след. Кашлял он реже.

Когда он увидел Зельду, в глазах его вспыхнул теплый огонек.

— Как дела, Майкл?

— Хорошо. Гораздо лучше, — ответил он шепотом, со счастливой улыбкой. Зельда пристально всматривалась в его лицо. Что-то новое было в нем, какая-то просветленность. И еще. Может быть оттого, что он был умыт и чисто выбрит, а возможно — от его белой сорочки — но теперь он больше походил на того мальчика, который жил в ее воспоминаниях.

— Ты ужасно добра ко мне, Зельда, — Майкл взял ее руку в свою.

— Милый, я сделала только то, что всегда делаешь для старого, любимого друга.

— Не знаю, что было бы со мной, если бы не ты. Мне некого было позвать, а сам я ничего уже не мог… На площадке рядом жил поляк, художник, знаешь, один из этих сумасшедших, которые рисуют все шиворот-навыворот. Я кое-как объяснил ему, куда отнести письмо. Я знал, что ты приедешь.

Длинная речь утомила его. Он закрыл глаза, но по-прежнему не выпускал ее руку. Она смотрела на его обкусанные ногти, на сорванную местами кожу… Да, эти бедные, обезображенные руки крепко держали ее сердце. Осторожно, стараясь не потревожить Майкла, она села на стул сиделки, и они долго оставались так, рука в руке, — он лежа с закрытыми глазами, она — не отрываясь взглядом от его изможденного, постаревшего раньше времени лица.

Кашель заставил его приподняться.

— Мне бы только избавиться от этой проклятой штуки, — сказал он, потирая грудь.

— Не следовало доводить себя до такого состояния. Жить в комнате, где нет ни света, ни печки!

— Знаешь, мне не везло в последнее время. Не было работы, не к кому было обратиться.

— А ко мне?

— Да, ко-н-нечно, — он смущенно усмехнулся. — Я непременно верну тебе все, что ты истратила па все это, — он повел рукой вокруг. — Ты слишком много для меня делаешь… Мне обещали службу с начала будущего года.

— Прекрати! Никакой работы ты не возьмешь, пока окончательно не восстановишь своего здоровья, — сказала она решительно.

— Через несколько дней я совсем поправлюсь. Я бы и сейчас уже мог отправиться домой…

— Ты будешь оставаться здесь, пока совершенно не перестанешь кашлять.

Он улыбнулся ее диктаторскому тону и слегка сжал ее руку.

— Слушаюсь, командир! — сказал он тихо. — Я люблю, когда ты начинаешь распекать меня.

— Я сделала для него все, что могла, — говорила она себе, когда Тони вез ее к доктору Дуайту. — Теперь ему придется идти своей дорогой без меня.

Те самые слова, что она сказала Джорджу. Да, пусть оба идут своей дорогой. У нее не было сочувствия к Джорджу, хвастуну, позеру, у которого на первом плане всегда собственное благополучие.

— В его словах вчера не звучало ни одной искренней ноты, — уговаривала себя Зельда. — Он жалеет и любит одного лишь себя. Он добивается моего расположения только затем, чтобы устроить свои делишки. Искал бы он меня столь рьяно, если бы я оставалась экономкой мадам Буланже? Майкл? Майкл — совсем другой человек, он — жертва своей мягкости и доброты. Майкла всякий может обидеть. Люди грешны перед ним больше, чем он перед людьми.

Но и Майклу придется обходиться без нее. Она должна выбросить из головы всякую мысль о нем. Она обязана это сделать ради себя самой, своей профессии, ради Тома! Она сегодня бранила Майкла за то, что он не берег себя, а между тем она сама становится такой же неблагоразумной. Если эти ежедневные визиты в больницу будут продолжаться — она скоро будет не в состоянии играть в «Горемыке». Вот уже четыре часа, она вся разбита — но снова не успеет отдохнуть! Нет, Майклу придется вернуться на свой чердак, к прежней безалаберной жизни. Если это правда, что у него будет работа, она может и должна перестать возиться с ним.

— Я просто глупая истеричка, — сказала она вслух.

Она слишком привязана к нему, вот в чем горе! Стыдно вспомнить, какую суматоху она подняла из-за того, что Майкл простудился и кашляет. Нет, нет, надо остановиться! Надо окончательно прервать всякие отношения с Майклом. Он — ее прошлое. И прошлое это не должно больше врываться в ее жизнь.

Доктор Дуайт поднялся ей навстречу, улыбаясь из-под очков, и указал на кресло у стола. Соединив кончики пальцев и слегка раскачиваясь на своем табурете, он выждал минуту, другую, потом заговорил:

— К сожалению, должен сказать, что состояние вашего молодого друга не особенно удовлетворительно, мисс Марш.

— Вот как? — сказала она ровным голосом.

— Вы меня понимаете, не так ли?

— Боюсь, что не совсем.

— Его легкие… — начал доктор и остановился.

— Легкие?!

— Да, оба затронуты. У него туберкулез в тяжелой стадии. Это очень грустно, потому что ваш друг славный малый — и такой молодой!

Зельда с минуту неподвижно смотрела на говорившего.

— Значит, ему надо уехать отсюда?

Доктор утвердительно кивнул головой.

— Куда же?

— Куда-нибудь, где жарко и сухо. В Аризону, например, или на юг Калифорнии — куда хотите. Да, обидно и жалко видеть в таком положении столь молодого человека. Что, у него нет родных? Некуда ехать?

— Насколько я знаю, нет.

— А деньги?

— Ни-че-го. Но я думаю, что все необходимые расходы я смогу взять на себя.

— Есть много прекрасных санаториев, где сравнительно недорого и где вашему больному будет хорошо. К тому же, я полагаю, это ненадолго.

Зельда выдержала взгляд доктора.

— Ненадолго?!

— Видите ли, мисс Марш, трудно сказать что-нибудь наверняка. В подобных случаях мы, врачи, очень мало можем помочь. Покойная жизнь, сухой и жаркий климат иногда могут продлить жизнь больного сверх всяких ожиданий. Но вы понимаете, что, если ткань разрушена, новой мы создать не можем. Мистер Кирк может прожить и шесть месяцев…

— Шесть месяцев!!!

— …и шесть лет. Много зависит от ухода, хорошего питания, покойной жизни.

— Верно ли я поняла вас, доктор: вы хотите сказать, что он умирающий?

— Я этого не сказал, мисс Марш. Я сказал: он может прожить и шесть месяцев, и шесть лет.

— Но не больше?

— Вряд ли. Хотя, кто знает, может, и дольше… Такие случаи были. Я только хотел разъяснить, что болезнь вашего друга неизлечима.