Анри Труайя - Дочь писателя

Полтора часа спустя Анжель вернулась подавленной. Можно было подумать, что она пришла с похорон. Глаза у нее покраснели, и она потихоньку шмыгала носом.

— Это ужасно, ужасно! — вздохнула она.

Арман испугался не на шутку и едва осмеливался спрашивать ее.

— Что случилось? — наконец произнес он. — Объяснитесь же, ради Бога!

Анжель перевела дух, окинула скорбным взглядом комнату и выпалила на одном дыхании:

— Месье Жан-Виктор уехал!

— Как уехал! — воскликнул Арман. — Куда? В путешествие?

— Нет. Насовсем, месье! — ответила Анжель. — Этого было не миновать! Мануэла говорит, а ведь она наблюдала за всем этим, что у мадам Санди и месье Жана-Виктора дела не ладились уже больше двух недель! Споры, крики, плач! Настоящая драма! И все из-за этой дрянной актрисульки! Мы хотели узнать побольше. Мануэла достала билеты в театр, где играет эта Бюгатти! Она видела ее на сцене и сказала, что та ничуть не лучше мадам Санди! Помоложе, конечно! Но для мужчины, у которого есть совесть, это не должно быть так важно! Но этот… У него же камень в груди! И вот результат: вчера, после бурного объяснения, он забрал свои пожитки — и тю-тю!

Она изобразила рукой летящую птицу. Поборов волнение, Арман снова спросил:

— Как отреагировала дочь?

— Очень плохо, месье, — пробормотала Анжель. — Мануэла сказала, что с тех пор она плачет, не переставая!

— Я пойду к ней!

— Только не это, месье! — вскричала Анжель. — Я и с Мануэлой сейчас говорила. Она, как и я, считает, что нужно переждать два-три дня…

— Почему?

— Потому что, кто знает… Месье Жан-Виктор может вернуться…

— Если вернется, я вышвырну его за дверь! — прорычал Арман.

— Это скорее забота мадам Санди.

— Она не сможет, не посмеет!

— Но рассердится на вас за то, что вы смогли и посмели!

Мудрость этого замечания простой женщины обезоружила Армана. Разве не абсурд обращаться к какой-то Анжель или Мануэле за решением собственных семейных проблем? Но на самом деле женщины всегда диктовали ему, как себя вести. И он считался знатоком тайн человеческого сердца! Какая ирония! Еще одна присвоенная репутация! Может быть, охлаждение к нему нынешних читателей и есть плата за слепоту читателей вчерашних? Но ему было плевать на то, что публика потеряла к нему интерес, только бы Санди вернулась! Те немногие годы, еще отведенные ему, он употребит на то, чтобы доказать дочери, что, вопреки ее убеждению, есть для него нечто более важное, чем литературное признание: ее любовь. Мысль об этом вернула ему давно утраченный интерес к будущему. Улыбаясь Анжель так, будто она была посланницей Санди, он сказал твердо:

— Хорошо. Я подожду два-три дня, если это необходимо.

Неугомонная Анжель уточнила и другие условия перемирия:

— Мы с Мануэлой думаем, что вам даже не нужно туда звонить… Так можно все испортить… Вы должны продвигаться потихоньку, месье…

— Обещаю, клянусь! — воскликнул Арман с живостью молодого человека. — Но отсрочка будет только на три дня! Не больше!

Он сдержал слово: через три дня, даже не предупредив Санди по телефону, он позвонил в дверь ее квартиры в половине десятого утра. Ему открыла Мануэла.

— Идите! — прошептала она, глядя на него взглядом заговорщика.

— Вы сказали ей, что я приду?

— Нет.

— Она говорила, что хочет меня видеть?

— Да нет! Но я уверена, она вас ждет!

Мануэла проводила его в комнату дочери и удалилась, чтобы дать ему войти. Минуту спустя он сжимал в объятиях плачущую Санди!

Последующие недели были для Армана периодом насыщенной деятельности. Он не стал писать больше, но заботы о дочери целиком поглотили его. Горе так подействовало на Санди, что отец не решался расстаться с ней больше чем на час или два. Арман опасался, что в порыве отчаяния она может покончить с собой. Оставив туманные творческие замыслы, в которые больше не верил, Арман навещал ее по шесть раз на дню, под разными предлогами, будто больную. И при каждой встрече его действительно не покидало ощущение, что у нее болит все и она не в себе. Санди то проклинала ЖВД, то винила себя в том, что не сумела его удержать, что слишком часто показывалась перед ним в непривлекательном виде, почти ненакрашенная, непричесанная, одетая как придется. Она потерпела поражение — вероятно, ей просто не хватило кокетства, но эта неудача начисто лишила Санди уверенности в себе. Любовник бросил ее, и она никому больше не хотела нравиться. Жизнь женщины для нее прекратилась. Напрасно Арман умолял ее не отказываться от невинных радостей своего пола. Санди мыла лицо с мылом, перестала красить губы, наскоро причесывала взлохмаченные волосы, с утра до вечера не снимала сиреневый махровый халат, пила много виски и выкуривала сигарету за сигаретой, глотая дым. Даже если бы она желала уничтожить себя физически и морально, она не могла бы избрать более безрассудного поведения. Санди оживлялась, только когда вспоминала историю своих бурных взаимоотношений с ЖВД. Арману не нужно было спрашивать: она сама невольно рассказывала ему о своих страданиях, повторяла произнесенные оскорбления, вспоминала сцены примирения, на которые, по слабости своей, соглашалась. Она не утаила от отца ни одной подробности этих любовных баталий, завершавшихся обмороками. И эти обмороки становились тем сильнее, чем больше было в их отношениях лжи, расчета и беспощадных слов. Она с такой точностью воспроизводила пережитое, что, в конце концов, Арман стал разделять ненависть дочери к этому узурпатору славы и обаяния. Чтобы уберечь ее от излишних волнений, он не показывал ей газет. Теперь не очаровательная Санди, а жизнерадостная Аврора появлялась на страницах прессы в обществе самодовольного Жана-Виктора Дезормье, который, по всей видимости, безмерно гордился тем, что был нарасхват и в любви, и в литературе. Но Санди договорилась с прислугой, и Мануэла приносила ей газеты и журналы с фотографиями и искусными подзаголовками, прославлявшими успех ее соперницы. Санди проглатывала эти материалы, будто смертоносный наркотик, и без него уже не могла обойтись. И когда Арман приходил к ней, она прижималась к нему в слезах, как несчастная, которой нравится усугублять собственное страдание, читая о чужих страстях.

А тем временем спектакль «В западне» прошел с аншлагами на парижской сцене и, по удачному стечению обстоятельств, вскоре выезжал со всеми исполнителями в гастрольное турне по Южной Америке. Вне всякого сомнения, ЖВД больше увлекся Авророй Бюгатти, чем в свое время дочерью Армана, потому что отправился вслед за труппой в путешествие через Атлантику. После некоторых заметок об успехе комедии Фейдо в Чили, Аргентине и Бразилии французские газеты словно позабыли о существовании ЖВД и его юной спутницы. Однако затишье на любовном фронте не успокоило Санди в ее стремлении покарать виновного. Как будто, удаляясь от нее, вероломный любовник и его новая избранница усугубляли свою вину. Вне всякого сомнения, за границей они готовили торжественное возвращение в Париж. Или даже брак — при поддержке рекламы? Подобная шумиха вполне во вкусе этих выскочек, дорвавшихся до славы. Простое сожительство еще можно стерпеть, но свадьбу, сыгранную как подобает, с белым платьем, церковным органом, с подружками невесты, с фотографами, приемами и так далее — нет! Напуганная перспективой столь незаслуженного наказания, Санди снова принялась жаловаться. Когда эта старая песня зазвучала вновь, Армана вдруг осенило. История любви его дочери трогательна и назидательна. Так почему бы не сделать из нее роман? Не это ли лучший способ избавить Санди от навязчивых идей?