Эвелин Энтони - Валентина

Валентина сидела до темноты, а листки газеты все лежали у ее ног. Она не двигалась и не плакала. Возможность ранения или гибели де Шавеля была для нее столь значительна, что даже слезы не могли помочь в этом горе. Все последние три месяца сообщения повторяли друг друга: войска Наполеона продвигались все дальше и дальше в глубь России, но крупной, решающей битвы все не было… Болезни и истощение ослабили бойцов Великой армии, а русские, отступая, жгли за собой всякое пригодное имущество. Ни одного колоска не смогли собрать французские солдаты, ни ведра воды выпить без опасения быть отравленными и ни куска мяса съесть, не думая о заражении скота…

Даже при том, что во всех газетных сообщениях тон новостей был благоприятен для Наполеона и описания военных действий были в его пользу, не оставались незамеченными и детали, которые говорили о том, что война пошла отнюдь не по сценарию, задуманному императором.

Но даже и малейшие намеки на дизентерию или тиф в наполеоновских войсках расстраивали Валентину, потому что она живо представляла себе больного полковника и его мучительную гибель. Ее бесил затянувшийся домашний арест в Чартаце. Дни проходили одинаково, и это беззвучное, вязкое течение времени способно было любого свести с ума. Ей давно наскучили прогулки верхом и шитье крестиком, вязание и все прочее, что делалось вместе с сестрой, которая никоим образом не понимала ее страданий. Она жила словно в вакууме, в то время как мир, насколько это можно было узнать из редко доходящих до Чартаца газет, бурлил, в нем происходило множество событий ежедневно, и де Шавель тоже, захваченный этим водоворотом, бился на войне и, может быть, уже пал от русской пули, пока она сидела и вышивала в идиллическом поместье. До сих пор еще не состоялось сколько-нибудь крупной битвы в той войне, а тридцать тысяч человек уже погибли в сражениях под городом Смоленском, думала с ужасом Валентина. А теперь, сколько можно было судить из последней газеты, французские и русские войска готовились к решающей схватке где-то под Москвой. Но газета была отпечатана уже давно. Значит, все уже кончено. Поле боя усеяно непогребенными мертвецами, пороховой дым рассеялся, и победа или поражение уже стали историей, неизвестной, впрочем, Валентине… У нее было интуитивное чувство, что де Шавель пал в этой битве, а она знала, что предчувствие не обманывает…

Когда Яна вошла в комнату, она не взглянула на нее и не заговорила. Служанка, тревожно вздохнув, зажгла свечи, задернула тяжелые занавеси и подложила в угасающий камин свежих буковых дров.

— Время ужина, мадам, — робко сказала Яна. — Ее сиятельство спрашивают, не спуститесь ли вы к ужину.

— Нет, Яна, — покачала она головой. — Есть я не хочу. Я встречусь с сестрой завтра утром.

— Я слышала, произошла какая-то битва, — робко проговорила Яна, все еще с тревогой всматриваясь в лицо своей госпожи.

— Да, было уже два сражения. Потери очень велики.

— А как полковник, мадам? — осмелилась наконец на дерзкий вопрос Яна.

— Нет никакой возможности узнать что-нибудь о нем, — медленно проговорила Валентина. — И я не узнаю ничего, пока буду продолжать сидеть здесь, в поместье. Я решила, что мне делать, Яна. Мне надо вернуться в Варшаву.

Ранним утром седьмого сентября у деревеньки Бородино с мощного залпа шестисот французских пушек началась битва, в которой решалась судьба Москвы. За несколько дней до того погода испортилась, и проливные дожди превратили дороги в сплошное непроходимое болото, в котором лошади вязли по колено и которое засасывало колеса повозок, не давая им двигаться. Артиллерию приходилось тащить чуть ли не на себе группкам измученных вконец солдат. У всех нервы были на пределе, не исключая и маршалов.

Даву и Мюрат уже успели жестоко поссориться. Они и до того плохо переносили друг друга, суховатый профессиональный военный и взрывчатый, бесшабашный гасконец; сейчас всеобщая тоска и раздражение добавили огня к этой неприязни. Да и сам император выглядел мрачным и страдал от жестокой бессонницы. В это решающее сентябрьское утро он был слегка простужен.

В течение целых четырех часов велась непрерывная артиллерийская подготовка с обеих сторон; в обеих армиях к концу этого срока уже не оставалось дирижеров, способных терпеть дальше эту оглушительную увертюру к их собственной пьесе. Да, французские ветераны столкнулись здесь с самой неподходящей для наступления страной и самыми невыносимыми условиями войны из всех кампаний, которые когда-либо вел Наполеон. Сравнение России с Испанией, сделанное майором Макдональдом, хотя и не могло касаться климата, было вполне верным в отношении тяжести военных действий и маршей. Люди были вконец истерзаны резкой сменой изнуряющей жары и ледяных ливней, огромным количеством жалящих комаров и мух, болезнями и падежом лошадей из-за жажды и недостатка кормов. Не хватало ни провианта, ни сносного жилья для ночлега; русские крестьяне в основном либо покинули свои деревни вслед за отходящими русскими войсками, либо ушли в леса, предав свои жилища огню. По всему пути следования французской армии стоял дым от горящих сел и сожженных хлебов на полях… Даже колодцы часто оказывались отравленными, отчего также случались потери людей и лошадей, но главное — всякую найденную воду французы боялись пить. Ночью, когда измотанные солдаты мечтали о ночлеге, часто и всегда внезапно на бивуак налетали свирепые казаки, заставая врасплох дремлющих людей. Охрана лагеря, состоящая обычно из двух-трех всадников, не успевала оказать заметного сопротивления этих лихим и беспощадным наездникам, которые, учинив резню, со скоростью вихря уносились галопом куда-то в неоглядную ночную мглу.

До Бородина французы продвигались вперед, не встречая существенного сопротивления со стороны русских, и постепенно сложившееся пренебрежительное отношение к столь податливому противнику сильно расшатало дисциплину в императорской армии, Из полумиллиона человек, перешедших Неман два с небольшим месяца назад, боеспособными оставались около ста восьмидесяти тысяч. Остальные выбыли из войска по болезни или же были убиты или искалечены под Смоленском, где надежды императора на решение всей кампании снова оказались обманутыми, поскольку русские снова отошли назад, отнюдь не проявляя желания капитулировать.

Кроме того, тысячи людей числились пропавшими без вести, — некоторые из них дезертировали, а многие были убиты во время неожиданных налетов казачьих отрядов.

И все же сердце французской армии, ее пятидесятитысячная гвардия, оставалось до сих пор невредимо. Под Смоленском император держал ее в резерве и не бросил в бой.