Эвелин Энтони - Валентина

Повинуясь внезапному импульсу, он взвалил полковника на плечо и потащил его, шатаясь под тяжестью обмякшего тела. «Все равно, скорее всего он мертв, и тащить его, конечно, не имеет смысла», — подумал Макдональд с тупой безнадежностью. Уже ничто не имело значения после сегодняшней битвы, унесшей жизни всех его друзей и ровно три четверти личного состава его роты; но уж во всяком случае этот человек, ставший его другом в самой гадкой кампании в его жизни, не должен оставаться гнить на поле, кормя своим телом воронье, как бездомная собака.

К тому времени уже были развернуты полевые госпитали, и они были завалены ранеными и убитыми. Госпитали представляли собой обычные палатки, расставленные прямо на голой земле, и врачи работали при свете коптящих фитилей. От разноголосых стонов и криков боли, доносящихся оттуда, леденела кровь в жилах. Майор дотащил тело де Шавеля до ближайшей палатки. Увидев то, что было внутри, майор, несмотря на то, что прошел в своей жизни много испытаний и побывал в жестоких баталиях, не смог сдержать тошноты… Люди, разорванные в клочья, лежали на сыром земляном полу, и какие-то части тела у них продолжали шевелиться словно сами собой под постоянный животный вой, вылетавший из их измученных глоток. Среди этой горы изуродованного человеческого мяса сновали санитары, бесцеремонно наступая на них, растаскивая раненых и пытаясь затянуть им кровоточащие раны потуже. В дальнем углу палатки два хирурга в фартуках утомленно работали над операционным столом, освещенным колеблющимся светом коптящих факелов. Вокруг ужасного стола валялись отрезанные руки, ноги, какие-то бесформенные куски тел, словно на эшафоте у прилежно работающего палача… К майору подошел санитар.

— У нас совершенно нет места, сударь, — сказал он, пожимая плечами. — Мы не успеваем выносить умерших, как прибывают все новые раненые. А тот, что с вами, по-моему, уже сковырнулся…

— Вызовите ко мне хирурга, — прорычал майор. — Да побыстрей, черт вас дери! И не пытайтесь шутки со мной шутить, не то я вам шею сломаю! Немедленно сюда хирурга!

Он осторожно опустил тело полковника на землю у входа в палатку, рядом с мертвым кирасиром, уже закоченевшим на сентябрьском холоде. Майор отодвинул ноги мертвеца и шагнул внутрь. Похоронные команды собирали убитых вместе и связывали тела в подобие пучков для захоронения; большего они сделать уже не могли. Все равно нельзя было захоронить все десятки тысяч трупов, валявшихся по всему огромному полю.

Майор втащил в палатку де Шавеля и присел на землю рядом. И сразу же к нему подошел хирург, на ходу вытирая руки об измазанный кровью фартук.

— Простите, но меня дожидаются еще двадцать раненых… — начал он.

— Осмотрите этого офицера, — сердито сказал майор. — У него еще бьется сердце, Его нельзя терять — это приближенный императора!

— Ну что ж, раз так… Конечно… Но, по-моему, он мертв, — хирург быстро разрезал мундир на де Шавеле и обнажил глубокую почерневшую рану на груди, всю в гроздьях свернувшейся крови. Врач поморщился и приложил ухо к левой стороне груди, пытаясь прослушать сердце. Потом он оттянул веко у полковника, посмотрел и встал.

— Ну как? — спросил майор.

— Он пока жив, — сказал врач. — Просто удивительно, что только выдерживает человеческое тело! Так, в груди у него пуля, а правая рука и плечо разрублены сабельным ударом, надеюсь, что не до кости… Что ж, я извлеку пулю и попробую почистить рану. Санитар! Неси бинты и инструменты!

— Я не думаю, что он доживет до того момента, как окажется на столе, — сказал врач, повернувшись к майору, — Он потерял много крови, и потом, пуля застряла в паре дюймов от сердца. Как только я закончу операцию, я им займусь. Скажите его имя и звание. Если он действительно важная птица, я его внесу в учетный лист.

— Полковник де Шавель, Императорская гвардия, — мрачно сказал майор. — Я приду сюда через час.

— Лучше через два, — ответил хирург. — Мы постараемся сделать все, что можем.

Прошло более двух часов, пока наконец хирург послал санитара посмотреть, жив ли еще тот полковник, и, к величайшему изумлению врача, ему сказали, что офицер даже немного пришел в себя и пытается шевелиться. Полковника перетащили на стол, весь липкий от крови, и привязали за руки и за ноги. Обезболить было уже нечем. Для тех, кто еще оставался хоть в слабом сознании, у хирурга было одно средство — стакан коньяку. Де Шавель лежал неподвижно, между челюстей ему пропустили кожаный ремень, чтобы он не прикусил и не проглотил язык во время операции. Лицо и тело его были иссиня-бледными, за исключением красных пятен, проступивших на повязке.

Хирург вытащил пулю, посланную капитаном Никольским; она оказалась всего в трех дюймах от слабо бьющегося сердца. Быстрое обследование правой руки и плеча показало раздробление костей и множество костных осколков в мягких тканях. Хирург колебался недолго. Он повидал на своем веку достаточно подобных ран. И уж если этот полковник выживет после такой раны в груди, он непременно умрет позже от гангрены. И хирург отнял полковнику руку у самого плеча.

Когда майор Макдональд вернулся в расположение части, он получил приказ, подписанный Неем: немедленно перевезти полковника де Шавеля из полевого госпиталя в штабную больницу, если он окажется жив. И теперь, войдя в палатку и увидев, что осталось от полковника, майор на мгновение пожалел, что вытащил своего товарища с поля боя, а не оставил его умереть спокойно…

— Ты совершенно точно уверен, что она возвращается в Варшаву? — переспросил граф. Посыльный, отвозивший в Чартац газеты, кивнул. Грюновский хорошо платил ему за те сведения, которые удавалось раздобыть в поместье. Последнее сообщение очень заинтересовало графа.

— Я слышал, как графиня спорит со своей сестрой, — настаивал посыльный. — Она говорила: «Я поеду в Варшаву и узнаю точно, что с ним сталось, и если он убит, мне это непременно нужно знать! Я сойду с ума, если буду сидеть здесь!»

— Ага! И что же ей ответила графиня?

— Она была очень сердита, — отвечал человек. — Она говорила, что Валентина пропала, если выедет из поместья. Они в конце концов поссорились, и я слышал, как графиня громко сказала: «Я поеду на поиски, я поеду в Варшаву, да хоть в саму Россию, чтобы найти его, если суждено!»

— Отлично! — заметил граф. — Ты справился со своей работой. Получи. — Он отсчитал четыре серебряные монеты и подал их посыльному. — Ты поедешь назад в Чартац, найдешь, где тебе можно приютиться на время, а как только ты увидишь или услышишь, что графиня выезжает из поместья, немедленно дай мне знать. Сам останешься наблюдать за ее сестрой.

«М-да, — подумал граф про себя, — значит этот полковничек все же стал любовником моей жены… «Поеду хоть в Россию, чтобы найти его…»» До этого времени Теодор отнюдь не испытывал к своей жене ни малейшей ревности. Все, что он чувствовал, — это злость от того, что у него украли принадлежащее ему имущество. Но теперь его поразило желание жены следовать Бог весть куда за неким человеком, рисковать из-за него жизнью и терпеть лишения… Конечно, заявление Валентины отдавало истерикой, это так на нее не похоже. Она всегда в общем-то оставалась спокойной и смирной. Даже после того, как он задал ей трепку, она не потеряла самообладания. И его покоробило то, что всю свою скрытую страсть она отдала первому попавшемуся французу. Чего-то не сделал граф такого, что еще раньше могло ее разбудить и заставить отдавать себя мужу… Граф поймал себя на мысли, что нервничает по этому поводу, и только благоприятные вести из Чартаца несколько его успокоили.