Майкл Скотт - Восточные страсти

Она хотела было воспротивиться, но, помешкав секунду, передумала и быстро набросала текст. В столовой стояла полная тишина. Слышен был только скрежет пера о лист пергамента.

Когда она закончила, Голландец взял лист и, пробежав глазами, в конце концов одобрительно кивнул.

— Это то, что надо, — сказал он и еще раз позвонил в звоночек.

В столовую вошла женщина, одетая наложницей. В руке у нее была короткая, отвратительная плеть. Женщина выглядела чуть старше остальных прелестниц гарема.

— Это — Эрика, твоя новая работница, хе-хе, — ухмыльнулся Голландец. — Ты сама знаешь, что с ней делать.

И он показал всем своим видом, что дает ей полную свободу действий.

Женщина коротким движением взмахнула плетью, и та прошла в расстоянии одного дюйма от лица Эрики. Баронесса смотрела на свою новую хозяйку в невыразимом ужасе. Женщина резким движением приказала ей встать и следовать за ней.

Эрика медленно поднялась на ноги. Плеть просвистела вторично и на этот раз опустилась на спину баронессы. Жгучая боль пронизала все ее тело. Хозяйка гарема, очевидно, требовала беспрекословного повиновения. Эрика, сломленная окончательно, последовала за ней.

Все последующее было одним непрерывным кошмаром. Ее ввели в большую комнату, где возлежало в праздных позах с полдесятка наложниц, которые, очевидно, ожидали ее появления. Они скинули с нее одежду, приказали встать в лохань с горячей, насыщенной какими-то благовониями водой. Затем они выкрасили хной подошвы ее ног и внутренние стороны ладоней. Только сейчас она обратила внимание, что точно так же были раскрашены и остальные наложницы. Вслед за тем они обернули ее стан длинным куском материи и принялись с восторгом наносить на ее лицо густой, яркий слой макияжа. Казалось, что они забавляются с ней, как с куклой. Никогда еще не было на лице Эрики столько косметики. В дополнение ко всем ухищрениям девицы вплели в ее волосы белые гардении. Но самое яростное негодование у Эрики вызвало их намерение вымазать румянами ее соски. Однако она уже не осмеливалась протестовать: стоявшая в нескольких футах от нее хозяйка гарема держала свою плеть наготове и могла пустить ее в ход при малейших признаках неповиновения.

В этот день Эрике еще долго не суждено было лечь спать. Наложницы показывали ей, как сидеть, ложиться и ходить в длинной, туго затянутой юбке. Выяснилось, что для этого требуется немалая сноровка. Потом они стали учить ее совершать катоу и бесконечно долго заставляли приседать, скрещивая ноги, затем садиться и потом кланяться, касаясь лбом пола.

Наконец обучение подошло к концу. Но у хозяйки было еще личное пожелание. Когда она сказала ей что-то на непонятном наречии, и Эрика не знала, что ей ответить, та что есть силы хлестнула ее своей плетью. Кожаный ремешок коснулся ее обнаженного живота, и она согнулась от адской боли.

— Это для того, чтобы ты побыстрее стала понимать язык Явы, — сказала хозяйка по-английски. — У нас нет на тебя времени, девушка. Теперь можешь поспать.

Она повернулась и пошла к выходу. Остальные наложницы поспешно опустились на пол и низко поклонились ей. Эрике лишь оставалось последовать их примеру. Она не хотела получить нового жалящего удара плетьми.

После ухода хозяйки девицы показали убогие нары, которые отныне должны были служить ей ложем. Когда она бессильно опускалась на них, то успела поймать свое отражение в огромном зеркале, занимавшем чуть ли не всю стену. К ее ужасу, теперь она мало чем отличалась от остальных девушек. Разница была только в цвете кожи и волос, а также в типе лица. Никогда еще она не чувствовала себя такой обездоленной, такой одинокой и такой удрученной. Но выхода из теперешнего положения у нее уже не было.

Маркиз де Брага оказался на редкость обаятельным человеком, а Макао представлялся Элизабет колдовским, райским городом, царством, отрезанным от всего мира и существующим по своим законам. Она наслаждалась жизнью; даже мысли о Джонатане, заботы о том, как он проводит время в обществе Молинды или Эрики, начисто покинули ее. За обедами у генерал-губернатора собирались наиболее крупные и влиятельные сановники колонии. Беседа лилась нескончаемым потоком. К ее радости, все присутствующие прекрасно владели английским. Разговор же носил сугубо светский характер. Даже в гостиных Лондона ей не приходилось сталкиваться с таким разнообразием тем.

Неожиданно она поняла, что способна легко участвовать в общей беседе и, более того, время от времени высказывать собственное суждение. Она выросла в семье судовладельцев. Рассуждения о торговле, грузах, расстояниях звучали для нее колыбельной песней. Новыми были лишь названия портов и маршрутов.

Закрытый мирок Макао изголодался по новым лицам, и молодая английская красавица была встречена с восторгом. Элизабет была буквально завалена приглашениями на обеды и ужины, куда ее неизменно сопровождал генерал-губернатор. Он же составлял расписание ее появлений в свете. Она уже побывала на китайской опере, поразившей ее своей несхожестью с постановками, которые ей приходилось видеть на Западе. Она также частенько слушала множество исполнителей традиционных португальских фадо — песенных сказаний, как правило, описывающих страдания покинутого возлюбленного.

Приглашали ее и на пикники, а однажды ей довелось принять участие в рыболовецкой партии, которая отправилась в открытое море на джонке. Все ей приносило новые радости и новые впечатления.

Маркиз де Брага не спеша раскладывал свои карты. Он был прекрасным хозяином и безупречным джентльменом. Наложницам было строго-настрого велено не попадаться гостье на глаза, а сам он ни словом, ни поступком не давал ей повода для подозрений в нечистоплотности намерений. На самом же деле ее красота и молодость произвели на него сильное впечатление. Он мечтал о том дне, когда сможет извлечь выгоду из ее нахождения в Макао. При этом он ни на минуту не забывал, что она была членом известной аристократической семьи, но, что было еще важнее, она была магнитом, способным привлечь в Макао Джонатана Рейкхелла.

Лишь одно обстоятельство ее пребывания во дворце генерал-губернатора тревожило ее. Отведенные ей комнаты были и роскошными, и уютными, но каждый раз она досадовала, когда при входе ее встречали часовые в военной форме. Она могла свободно передвигаться в любом направлении, но офицер и двое гвардейцев неотступно следовали за ней.

Однажды у нее промелькнула страшная мысль, что ее здесь держат в плену. Дон Мануэль в любую секунду может отдать соответствующее распоряжение, и ее визитам и прогулкам тут же будет положен конец. Однако тут же она упрекнула себя в излишней впечатлительности. Ведь он неизменно проявлял себя истинным джентльменом и не дал ей ни малейшего повода для таких подозрений.