Барбара Картленд - Честь и бесчестье

— Мне жаль его… Очень жаль…

— И мне тоже, — искренне отозвался Алистер.

Поколебавшись с минуту, молодой человек добавил:

— Я должен отвезти его тело на родину. Дедушка не хотел бы покоиться нигде, кроме родного севера, среди своих предков.

— Да, конечно, я вас понимаю, — пробормотала Шимона.

— В качестве управляющего я оставляю капитана Грэхема, — продолжал Алистер. — Но до отъезда я хотел бы кое о чем спросить вас, Шимона…

— О чем же? — поинтересовалась она.

Казалось, Алистер мучительно подыскивает подходящие слова. И вдруг, отбросив колебания, он напрямую спросил:

— Когда с печальными формальностями будет покончено, вы… выйдете за меня замуж, Шимона?..

Шимона в изумлении уставилась на молодого человека. Ей пришло в голову, что она, должно быть, неверно расслышала его слова.

— Выйти… за вас? — запинаясь, переспросила она. — Но я думала…

— И я тоже, — перебил ее Алистер. — Когда мы с Китти поженились, она уверяла меня, будто ее прежний муж умер в тюрьме. Оказалось, это не так.

Шимона ничего не ответила, и молодой человек продолжил:

— Когда он прочел в газетах, что я стал наследником старика Мак-Крейга, то явился ко мне и потребовал двадцать тысяч фунтов. В обмен он пообещал исчезнуть и не предъявлять никаких претензий на свою жену.

— И что же вы… ему ответили?.. — с трудом выговорила Шимона.

— Я предложил отдать требуемую сумму Китти, после чего она вольна возобновить отношения с прежним мужем, если пожелает.

— Значит, теперь вы… свободны…

— Да, свободен, — подтвердил молодой человек. — Мой дедушка, конечно же, был совершенно прав, когда говорил, что вы — как раз такая жена, которая приличествует главе клана Мак-Крейгов.

Он с минуту помолчал, а затем застенчиво добавил:

— Да я и сам влюбился в вас…

— Мне чрезвычайно лестно слышать такой теплый отзыв вашего дедушки обо мне, — мягко сказала Шимона. — Но я надеюсь, вы поймете меня, если я скажу, что не могу выйти за вас замуж, не разделяя ваших чувств.

— Но я согласен ждать! Может быть, со временем, когда мы получше узнаем друг друга… Словом, скажите, есть ли у меня шанс?..

— Увы… Боюсь, что нет!..

— Вы любите другого?

Шимона ничего не ответила. Подождав, Алистер тихо спросил:

— Это… дядя Айвелл, да?

— Д-да…

— О, моя дорогая, ведь он разобьет ваше сердце! — умоляющим тоном воскликнул Алистер. — Мне непереносима мысль, что с вами может случиться что-то плохое…

— Но… я ничего не могу… с этим поделать, — пробормотала Шимона.

Алистер подошел к девушке, поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Вы так многому меня научили, — сказал он прочувствованно. — Если я сумею в будущем стать достойным наследником своего великого деда, то это исключительно благодаря вам!

— Благодарю вас… — слабым голосом отозвалась Шимона.

Он снова поцеловал ей руку и тихо вышел.

Проводив Алистера, Шимона вернулась наверх и заняла свое привычное место у постели герцога.

Он спал, но выглядел уже гораздо лучше.

Бледность, которая в первые дни постоянно покрывала его лицо, понемногу исчезала. К герцогу вернулась его былая красота. И Шимона снова, в который раз, подумала, как сильно она его любит…

Наверное, и он любит ее, хотя бы немного, пришло ей в голову.

Разве мужчина способен пойти на такие страдания, которые вынес ради нее герцог, если им не движет любовь?

И все же сомнения глодали душу Шимоны.

Была некая скрытая ирония в том, что Алистер попросил ее руки в то время, когда единственной мыслью Шимоны, страстной мольбой, возносимой ею Господу, было желание услышать такие слова от герцога.

Должно быть, Нэнни вошла в комнату так тихо, что Шимона не заметила этого.

И сейчас, когда старушка подошла к ней совсем близко, девушка вздрогнула от неожиданности.

— Не смотрите так испуганно, милочка, — мягко проговорила Нэнни. — Сегодня утром, перестилая постель, я осмотрела руки герцога. Там, где были ожоги, уже нарастает новая кожа — чистая и нежная, как у новорожденного младенца.

— О, Нэнни, неужели это правда?

— А когда, интересно, я вам врала? — грозным тоном осведомилась Нэнни. — Это мед помог. Ваша матушка недаром всегда им пользовалась!

— Я просто не могу этому поверить!

— Ну и выходит, что вы настоящий Фома неверующий! — с оттенком некоторого превосходства бросила Нэнни.

От этой новости Шимоне захотелось упасть на колени и горячо возблагодарить небеса…

С каждым днем герцогу становилось все лучше и лучше, и у Шимоны буквально не оставалось ни минуты свободного времени.

Она читала ему вслух, писала под диктовку письма и деловые записки. Но доблестный капитан Грэхем, полагала она, справился бы со всем этим гораздо лучше, чем она, и тем не менее герцог ни за что не хотел отпускать ее от себя.

Порой девушке казалось, что, когда она читает герцогу газету или книгу, он не столько слушает, сколько внимательно наблюдает за ней.

Пару раз Шимона задала ему вопрос, касавшийся прочитанного, и получила в ответ нечто невразумительное.

Герцог говорил очень мало, а уж доверительных бесед они вообще не вели — ни разу он не сказал ничего такого, чего нельзя было бы повторить в присутствии дюжины человек.

Однако Шимона ложилась спать с именем герцога на устах и просыпалась с мыслью о нем.

Когда его не было рядом, ей казалось, что она лишилась части себя самой.

«Я люблю его, о, как я его люблю!.. В целом свете для меня существует только он один!..» — как безумная повторяла Шимона снова и снова.

После обеда герцог спал, и по настоянию его и Нэнни Шимона в это время выходила на прогулку.

Почти всегда ноги сами приводили ее к конюшням, где Сондерс или какой-нибудь другой конюх уже ждали девушку с корзиной нарезанных яблок. Шимона любила кормить ими лошадей.

Лошади с готовностью высовывали морды через загородку и жадно хватали кусочки яблок, которые протягивала им на ладони Шимона.

Сондерс был всегда готов поговорить с девушкой о лошадях, однако с гораздо большим интересом она беседовала с камердинером герцога Харрисом, который много рассказывал ей о своем хозяине.

Вскоре она поняла, что старый камердинер относится к своему хозяину просто с обожанием. Он с гордостью поведал Шимоне о своей службе у герцога еще с той поры, когда тот был совсем молодым.

— Всякое болтают о его сиятельстве, мэм… Но никто не знает хозяина лучше, чем я! — как-то заявил Харрис.

Ободренный явным интересом Шимоны, камердинер продолжал:

— Его сиятельство, вообще говоря, не любит, чтобы я распространялся о его личной жизни, но вам, мэм, я доложу как на духу — много доброго сделал он людям, гораздо больше, чем иные прочие джентльмены в его положении! Уж сколько человек состоит у него на службе, а почитай, не меньше найдется и таких, что живут на его тайные подаяния!