Анри де Ренье - Страх любви

И, помолчав, он добавил:

— Я не покину Венецию. Ничто не влечет меня в другое место. Потом, я благодарен ей за то, что она сделала из меня. Венеция многому меня научила, Жюльетта.

Она опустила глаза, словно чтобы лучше слушать то, что он собирался сказать. Он продолжал:

— Она научила меня принимать жизнь… Разве она сама не является совершеннейшим примером покорности и мужества? Опираясь на тысячи свай, разве она не искала поддержки среди колеблющейся тины лагуны? Она возникла из нее. Умная, терпеливая и сильная, она обратила себе на пользу условия, неблагоприятные для ее существования. Она сумела жить и жила.

Он говорил громко и вдруг остановился. Слова не передавали того, что ему хотелось выразить: он сам не знал что, но он смутно ощущал это в глубине души. Взволнованный, он сделал несколько шагов по аллее. Жюльетта молча следовала за ним. Так шли они некоторое время, пока не достигли площадки, окруженной кипарисами.

Среди площадки, на квадратном цоколе, покоилась одна из тех корзин, которые во многих садах Италии насмешливо предлагают прохожим свои изваянные из мрамора плоды. Она была полна круглых яблок и тяжелых гроздей. Мох, прикрывавший их местами, придавал им лакомую реальность. Г-жа де Валантон подошла к изваянию; облокотясь о него, она гладила плоды обнаженной рукой. Марсель также положил руку на корзину. Они стояли неподвижно друг против друга. Г-жа де Валантон вдруг отступила. Марсель сделал шаг назад.

— Жюльетта, помните вы Онэ?

Голос его дрогнул. Он продолжал:

— Помните ли вы, Жюльетта, то летнее утро, когда вы принесли мне плоды?

Г-жа де Валантон сильно побледнела. Она жестом показала, что помнит. Он продолжал:

— Корзина колебалась на конце длинного шеста. Плоды тихо приближались ко мне. Ах, Жюльетта, Жюльетта, в них было благоуханье жизни; но увы, зачем превратились они для меня в плоды из камня, подобные этим, находящимся в этой бесполезной корзине, которые и солнце греет, и мох делает бархатистыми, но у которых нет ни плоти, ни сока, ни аромата, ничего, что утоляет жажду и успокаивает голод?

Он задумался на миг, потом продолжал:

— Как я страдал от этого жестокого наваждения! Какой страх перед жизнью! Странная боязнь перед нею сжимала мне горло, закрывала мне рот. А меж тем я был голоден, я жаждал! Непреодолимая мысль давила меня. Чужая воля распоряжалась мною. И я остался бы таким навсегда, навсегда, если бы…

Он умолк. Высокие кипарисы на площадке поднимались прямые, ширились в середине, заострялись к. верхушке. Тени их начинали удлиняться, и одна из них, достигнув каменного цоколя, сломала в нем свое острие.

— Ах, Жюльетта, Жюльетта! Одно из таких деревьев росло в саду палаццо Альдрамин. Я видел его в окно из постели, лежа в которой думал, что умираю. Каждое утро я удивлялся, что еще вижу его. Сначала то было равнодушное изумление, потом оно стало смутным желанием увидеть его снова там же, на другой день, потом это желание сделалось более сильным, и наконец оно стало столь яростным, что сердце заполняло меня всего своим биением.

Она посмотрела на него с нежностью и прошептала:

— Мой бедный друг!

— К чему вы это говорите, Жюльетта? Я понял свою ошибку. Я в смерти научился любить жизнь… Разве вы забыли то, что говорили мне во времена моего печального безумия, в тот день, когда вы пришли ко мне и сказали: «Есть прекрасные вещи в жизни, Марсель, солнце, красота, любовь»?..

Намек на это тяжелое посещение залил внезапным огнем лицо г-жи де Валантон. Марсель подошел к ней. Он продолжал:

— Разве я достоин жалости, Жюльетта? Разве вы не со мной?

Он попытался взять ее за руку, но она быстро ее отдернула. Губы ее дрожали. Она сделала усилие над собой и сказала спокойно:

— Поздно, Марсель, вернемся. Здесь, кажется, дорога к выходу?

Она двинулась по одной из аллей, приводивших к площадке. Она шла быстро. Внезапно они оказались на террасе, тянувшейся вдоль лагуны. Перед ними расстилалась вода, сверкающая и гладкая под лучами заходящего солнца. Изгородь из розовых кустов окаймляла террасу со стороны сада. Там и сям стена листвы и роз отступала вглубь, давая приют скамейке. Г-жа де Валантон упала на первую скамью, которая им попалась. Марсель сел рядом. Он смотрел на руку г-жи де Валантон. Рука эта гибкая и обнаженная, без единого перстня, без единого кольца, приводила его в смятение. Г-жа де Валантон почувствовала взгляд молодого человека и, покраснев, улыбнулась.

— Ах, я плохой ходок, не правда ли, Марсель? Немного пройдясь по саду, я уже выбилась из сил… Все же я вам очень благодарна за то, что вы показали мне этот сад. Ну, пора уходить… Но до чего я устала!

Улыбка исчезла с ее лица. Грусть разливалась по нему, мало-помалу омрачив ее прекрасные глаза, которые на миг закрылись, когда она откинулась на выгнутую спинку скамьи.

Марсель склонился к ней. Она быстро, тяжело дыша, отвела голову назад, но он удержал ее и привлек к себе, молча и страстно. Губы его коснулись губ Жюльетты. В него проникло что-то нежное, сладкое, сильное и мощное, к чему примешались и запах роз, и аромат воздуха, и свет, и тишина. Она слабо отталкивала его и наконец освободилась. Она попыталась подняться со скамьи, но не могла, и Марсель заметил, что она плачет. Светлые слезы струились по ее щекам, и она глядела прямо перед собой, без единого движения, без единого слова.

Он робко погладил ее по руке. Она не сопротивлялась. Еле слышно он прошептал:

— Жюльетта…

Она обернулась к нему с испугом:

— Молчите, Марсель, молчите!

В отчаянии она заломила руки.

— Ах, я знаю, что вы мне скажете… что вы меня любите, что вы всегда меня любили, что теперь вы не прежний Марсель!.. Но я-то, я! Если вы изменились, то разве я все та же? Ах, несчастный, зачем отказались вы от меня в тот день, когда я пришла к вам с сердцем, полным любви и слабости, свободная и жаждущая! Вот когда надо было целовать меня в губы! Ах, с какой страстью они вернули бы вам ваши поцелуи! Как зажглась бы ваша юность моею! Ах, Марсель, в то время она согрела бы вашу печаль, ваше одиночество! Ваша ненависть к жизни не была неизлечимой болезнью. Я бы вас исцелила. Но вы не захотели внять моей немой мольбе. В ответ на радость, которую я мечтала принести вам, вы заставили меня почувствовать всю боль за то, что я тщетно предлагала себя: что я говорю, боль! — унижение!.. Женщина, которая предлагает себя, Марсель, ведь это некрасиво, и недостойно — это скорее смешно и даже, пожалуй, уродливо!.. Ах, почему вы не захотели меня? Я была свободна, Марсель, была нежная, влюбленная. Мои губы растаяли бы от ваших поцелуев, как те плоды, о которых вы говорили сейчас. Сердце мое трепетало бы у вашего сердца! Вы, значит, не слышали его биения в тиши вашего унылого жилища? Мне казалось, что оно все его наполняло собою и должно было поразить ваш слух, но вы были глухи, глухи, глухи! Ах, что это был за день! Знаете, я до сих пор помню ту голубку, которая прилетела из сада и ворковала у вашего закрытого окна. Я была как та голубка. Я принесла вам весть о жизни, а вы ее не поняли, и голубка улетела навстречу неизвестности, к ловушкам, к птицелову!