Элейн Кроуфорд - Речная нимфа

Теперь он был рядом, ее мужчина, и его ладонь скользила вверх по ее животу, выше, выше — на грудь.

— Ласточка… моя милая, нежная Ласточка… ты даже прекраснее, чем я представлял…

Его горячее дыхание коснулось ее груди, и Жоржетта почувствовала жадный и бережный поцелуй. Жар в ее крови превратился в обжигающее пламя. Все между ног, внутри и снаружи, стало клубком огня и — странное дело — влагой. Она до боли закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Рука двинулась вниз, нашла средоточие ее женственности, ее отчаянного голода, и она все-таки вскрикнула, зажимая рот ладонью.

Ласточка выгнулась дугой навстречу ему, и у нее вырвался приглушенный возглас. То был возглас предчувствия величайшего наслаждения — извечный зов пола. Крик Ласточки возбудил Пирса сильнее любой ласки. Он попытался отвлечься, чтобы все получилось как можно медленнее, но не сумел вынести дрожи ее тела, движения бедер, раскрывшихся, призывающих мужскую плоть коснуться женской.

Пирс подвинулся, чтобы снова оказаться сверху, и закрыл рот Жоржетты поцелуем, зная, что новый, совсем иной, крик неизбежен. Он едва сознавал, как оказался в тесной влажной глубине ее тела, но стоило ему помедлить, как она теснее прижалась бедрами, чтобы принять его еще глубже. Ее инстинктивная жажда почти заставила его потерять голову и овладеть ею со всей страстью и неистовством, как того требовало его тело. Но желание сделать этот момент наименее болезненным для Ласточки помогло справиться с собой. Стараясь не обращать внимания на требовательные толчки ее бедер, на призывные стоны, он приостановился перед тонкой преградой девственности ровно настолько, чтобы собраться. Один резкий, стремительный толчок — и невинность Ласточки ушла в прошлое.

Она вскрикнула, но скорее от неожиданности, чем от настоящей боли — слишком уж быстро все случилось. С полминуты Пирс оставался в полной неподвижности, давая возможность ее телу приспособиться к новому ощущению.

— Прости, — прошептал он, касаясь губами припухших губ. — Я причинил тебе боль.

— Мне почти не было больно… разве что самую малость.

— Это скоро пройдет, останется только наслаждение, на обе наши с тобой оставшиеся жизни.

Когда руки Ласточки снова принялись гладить Пирса, он наконец пошевелился так осторожно, как мог. Даже эта простая ласка добавила напряжения его измученной плоти. Сдержанность стоила ему таких усилий, что все тело била мелкая дрожь. Внезапно Жоржетта подалась навстречу, приняв в себя всю его длину. Удивленный и обрадованный, Пирс отбросил осторожность и отдался чудесному, ни с чем не сравнимому ритму. Ласточка отвечала ему с присущей ей пылом, и их влажные горячие тела сталкивались снова и снова, пока наконец с последним, самым мощным, толчком он не излил всю свою любовь, все свое безумное желание и все наслаждение в горячую, ждущую глубину ее тела.

На этот раз она не издала ни звука, но ее тело на миг словно окаменело, а потом содрогнулось, снова и снова. Сладостные тиски сжимались и разжимались, удерживая блаженство Пирса на какой-то невыразимой высоте. Наконец оба замерли, обессиленные.

— Боже мой… — чуть слышно произнесла Жоржетта.

Пирсу приходилось слышать слова благодарности за наслаждение, но никогда он не чувствовал себя до такой степени желанным, как в этот миг. Он чуть было не стиснул Ласточку в объятиях, но знал, что это воспламенит его снова, а он не хотел торопить ее.

— Боже мой! — повторила она чуть громче.

Пирс заставил себя отодвинуться, но просто не мог удержаться, чтобы не зарыться лицом в волну медно-рыжих волос. От них исходил слабый аромат розовых лепестков, и он знал, что отныне эти цветы будут всегда напоминать ему о чудесном моменте его первой близости с Ласточкой. Боже, он любил ее, любил всем сердцем!

— Спасибо тебе, милый, — услышал он. — Тысячу раз спасибо!

Он беззвучно засмеялся от радости и одним движением забросил Жоржетту на себя, откинувшись на спину.

— В любое время, милая, только попроси!

Когда послышался негромкий стук в дверь, оба крепко спали в объятиях друг друга. Пирс проснулся и нахмурился, пытаясь понять, кто мог стучаться к нему среди ночи. Он чуть было не задал этот вопрос вслух, но рот ему зажала ее рука. Только тут он вспомнил, где находится: в каюте Ласточки, в ее постели.

Жоржетта проснулась и даже задержала дыхание, когда отец постучал в дверь каюты условным стуком. Он не всегда приходил узнать на сон грядущий, все ли у нее в порядке, и надо же было ему заявиться именно сейчас, чтобы застать ее в постели с мужчиной! Дверь не заперта, а значит, он может заглянуть или даже войти!

Она вознесла безмолвную молитву, умоляя небеса, чтобы этого не случилось. Пирс отнял ее руку от своего рта, но не издал ни звука.

Казалось, прошла целая вечность, пока послышался шум удаляющихся шагов.

— Вставай! — проговорила Жоржетта сквозь зубы и для большей убедительности подтолкнула Пирса. — Ты должен сейчас же уйти — вдруг папа вернется?

— Он, наверное, уже в постели, — спокойно возразил Пирс и, вместо того чтобы подняться, поймал длинную прядь ее волос. — Не волнуйся так, ничего страшного не случится.

— Нет, случится! Я не слышала, чтобы его дверь открылась, значит, он бродит по пароходу и может в любой момент вернуться. Впрочем, что значит может… он вернется, я точно знаю!

Она снова толкнула Пирса, на сей раз изо всех сил, пытаясь сбросить его с кровати.

— Ну, хорошо, — примирительно произнес он и уселся, свесив ноги. — Но в другой раз…

— Какой еще другой раз?! Об этом и речи быть не может! Я ни за что не стану еще раз так рисковать. Что, если папа… Господи, да бери же свою одежду и уходи! Скорее!

— Придется зажечь лампу, иначе мне ее не собрать.

— Нельзя! Он заметит.

— Но я же не могу…

— Да скорее же! — Жоржетта в отчаянии толкнула его снова, теперь уже в спину, и он наконец соизволил встать.

Она с надеждой следила за тем, как он сделал пару шагов в полумраке каюты. Остановился.

— А если я заложу щеколду? Тогда можно будет ускользнуть отсюда незамеченным с первыми лучами солнца. Не вижу, почему бы и нет?

— Ах, ты не видишь?

Этот человек явно не сознавал всей серьезности положения!

— После сегодняшних развлечений завтра все будут отсыпаться, ведь так? Обещаю, что буду очень осторожен, уходя. Никто ничего не заметит.

Жоржетта застонала, сдерживаясь, чтобы не закричать на него. Прикрываясь одеялом, она уселась в постели. Нагота внезапно показалась ей постыдной, хотя вряд ли Пирс мог разглядеть ее в полумраке.

— Знаешь что? Если ты немедленно не уйдешь, я закричу, что меня хотят обесчестить!

— Ухожу, ухожу.

Она не столько видела, сколько слышала, как он бродит по каюте, собирая разбросанную одежду, слышала шуршание ее нижних юбок, когда Пирс на них наступал, и стук, когда он споткнулся о свой ботинок. Он что же, собирается вечно тут торчать? Жоржетта нагнулась и пошарила по полу.