Кара Эллиот - Не в силах устоять

— Слишком жесткий, — согласилась Элиза. — Надеюсь, что под этой салфеткой вы припрятали что-нибудь получше. Иначе мне придется грызть ваш…

Гриф неожиданно напрягся.

— …сапог, — закончила она.

— Могли бы согласиться и на локоть. Этот сапог стоит больше, чем рука и нога, вместе взятые, — ответил он, наслаждаясь этой шутливой перебранкой.

— А я-то думала, что вы богатый.

— Это не противоречит истине. Но никакая сумма не могла бы компенсировать потерю Прескотта и его тайного рецепта замешенного на шампанском крема, которым он чистит мою обувь. Вы представляете, как трудно в наши дни найти камердинера?

— Какой же вы франт.

Он не мог припомнить, получал ли он когда-либо удовольствие от беседы — настоящей беседы — с леди. Возможно, этому мешало то, что разговоры с противоположным полом были, как правило, словесной игрой, целью которой было приглашение покувыркаться в постели.

— Господи, неужели ваш камердинер контролирует вашу жизнь?

— Он контролирует мою одежду, что фактически то же самое, — ответил Гриф. — Я же не могу разгуливать по Лондону совершенно голым. Могут не понять.

При этих словах она потупилась, и ее взгляд стал следить за прыгающим по мшистым камням кузнечиком.

Проклятие. Ее опущенный взгляд и упавшие на лицо локоны не могли скрыть смущения.

— Вы что предпочитаете — грудку или ножку? — спросил он, доставая из корзины жареного цыпленка, в надежде что юмор поможет восстановить их непринужденную беседу.

Но ее спина напряглась.

Черт побери… Он не сразу понял, что она еле сдерживает смех, и позволил себе расслабиться.

— Я думаю, вы выберете грудку, — сказала она, и ее губы все еще дергались.

— Мне нравится и то и другое. — Он усмехнулся. — Давайте я отрежу нам обоим по куску этих деликатесов.

Элиза кивнула.

— А что у вас есть еще? — Заглянув под салфетку, она вынула хлеб с хрустящей корочкой, кусок мягкого сыра и кувшин яблочного сидра. Последним появился торт, и она аккуратно поставила его рядом с собой.

— Я прошен за все свои прошлые прегрешения? — спросил он, передавая ей тарелку.

— Я скажу вам после того, как попробую торт.

Гриф понял, что свежий воздух и длительная прогулка тоже вызвали у него хороший аппетит. Сняв пальто, он наложил себе в тарелку гору еды и принялся есть.

— Как же вкусно, — пробормотала Элиза, отламывая еще кусок от острого чеддера, и положила на него порцию маринованных фруктов.

Ему понравилось, с каким удовольствием она ела. В ее наслаждении от вкуса еды было что-то грубовато-чувственное. А вид ее рта, смакующего…

Гриф решительно отогнал от себя развратные мысли.

Он сделал еще глоток сидра, а потом, откинувшись назад на локтях, стал наблюдать за тем, как ветерок шелестит в листьях дерева, под которым они сидели. Этот ветерок, а также тепло, исходящее от нагретых солнцем камней, привели его в еще более умиротворенное настроение.

— Вы были правы, — услышал он голос Элизы. — Ну, скажем, наполовину. Продуктов в корзине осталось по крайней мере на полк. — Звякнула вилка. — Однако да простит меня Бог, я не собираюсь делиться тортом ни с кем, кроме вас.

— Он вам понравился? — не открывая глаз, спросил он сонным голосом.

— Вкус изумительный. — У самого его бедра зашелестели юбки. — Вот, вы должны попробовать кусочек.

Он открыл один глаз. В ее миндалевидных глазах плясал веселый огонек, и он почувствовал, что в последнее время ему очень хотелось именно орехов.

— Если вы настаиваете.

— Вы не пожалеете.

Она наклонилась, и все, что он мог видеть, — это ее рот, расплывшийся в широкой улыбке, в уголке которого прилип кусочек торта.

— Откройте пошире, — сказала она, размахивая куском торта на вилке перед самым его носом.

Гриф выполнил приказ. Но прежде чем она успела скормить ему этот кусок торта, он немного выпрямился и языком слизнул с ее губ крошки.

— Простите, в том месте было какое-то пятнышко. — Он облизнул губы. — А торт и вправду вкусный.

— У меня много таких пятнышек. — Она сглотнула.

— Вижу, — тихо сказал Гриф. Он нежно коснулся кончиком языка ее переносицы. — По-моему, они есть и здесь.

— Говорят, что леди используют лимонный сок, чтобы сводить их, — сказала Элиза.

— Я мог бы использовать куда более приятный способ.

Несмотря на яркий свет, ее глаза оставались в тени.

— По-моему, вы клялись, что ваши намерения благородны.

— Клялся. — Он неохотно занял прежнее положение. — А джентльмен всегда выполняет свои клятвы. Если он настоящий джентльмен.

Она невесело рассмеялась.

Гриф не ожидал, что этот смех может выражать столько разнообразных эмоций. Гнев. Отчаяние. Сомнение. Боль.

— Неужели? — сказала она. — Как странно слышать это от вас. — Прищурившись, она стала смотреть на озеро. — По моему опыту, джентльмен всегда поступает так, как ему хочется, независимо от того, какими бы цветистыми ни были его слова.

Возможно, вы общались не с теми джентльменами, леди Брентфорд.

Она поставила тарелку с вилкой на камень и смахнула крошки с пальцев.

— Мне кажется, я не знаю никого, кто бы не оказался в конце концов повесой, распутником или просто негодяем.

Как он мог спорить, если честь требовала от джентльмена не врать женщине.

Ветер растрепал ей волосы, и из них выпало несколько шпилек.

— Вы заслуживаете лучшего, — прервал он наступившую тишину.

— Жизнь редко бывает справедливой. — Улыбка получилась грустной. — Возможно, я и заслуживаю лучшего… Но я остановлюсь на вас.

Возможно, на нее подействовал сидр, а избыток крема и сладости пагубным образом повлияли на способность рассуждать. Какой бы ни была причина, но Элиза чувствовала, что должна уйти. Многое в ее жизни, ее мечты и желания были недосягаемы. Она научилась прятать их в укромном месте души, где они никого не будут беспокоить. Лишь иногда, глубокой ночью, она решалась украдкой заглянуть туда и позволяла себе думать, что, если…

Что, если… Что, если бы она провела весь сезон, веселясь с поклонниками и танцуя до самого рассвета?

Что, если бы ее замужество не было таким холодным, пресным и лишенным любви? Ну почему ей до сих пор так не везло?

Что, если на этот раз она посмеет ухватить что-то хорошее из того, о чем мечталось, до того, как оно станет очередным мыльным пузырем?

Прежде чем разум скажет ей «нет», она положила руку Грифу на плечо. Даже через полотно рубашки она ощутила скульптурные контуры и упругость его мускулов.

— Леди Брентфорд, — начал он.

В этот момент она не была леди Брентфорд, а была… безымянной женщиной, жаждущей ласки.

Опустив голову, она жадно прильнула губами к его рту.

Вкус поцелуя отдавал яблоком — этим запретным плодом искушения. Неудивительно, что женщины поддались греху.