Виктория Холт - Дочь обмана

— У вашей мамы прелестное лицо… В ней есть и мягкость, и нежность. Но она обладает и какой-то внутренней красотой. Я верю, что люди с такими лицами действительно прекрасны.

— Как хорошо вы сказали! Я обязательно передам ей эти слова. Она будет смущена. Она вовсе не считает себя таким уж хорошим человеком. Скорее грешницей. Но вы правы. Она в самом деле хорошая. Я часто думаю, как мне повезло, что я ее дочь.

Он пожал мою руку, и некоторое время мы шли молча. Потом он спросил:

— А что произошло с Роксаной?

— Мы выяснили, что у нее родился мальчик, которого назвали Обри де Вер. От этих историй можно сойти с ума. Часто даже вообразить нельзя, чем они могут завершиться…

— Один вариант можно вообразить. Надеюсь, что Роксана стала великой актрисой, а графа Оксфордского покарала Немезида.

— Мэтти обнаружила, что он славился аморальностью, но был остроумен и пользовался популярностью при дворе. Поэтому я думаю, он не пострадал за свои злодеяния.

— Какой позор! Посмотрите, это чайный магазин. Не хотите посидеть здесь немного, а потом мы как раз успеем в театр к концу спектакля?

— С удовольствием.

Чайный магазинчик оказался маленьким и уютным, мы нашли столик на двоих в уголке.

Пока я разливала чай, он рассказывал о каникулах, которые планировал провести в Египте.

— Это мечта археолога, — говорил он. — Долина Царей! Пирамиды! Там много реликвий древнего мира. Вы только представьте!

— Я это и делаю. Должно быть, это одно из самых волнующих приключений — проникнуть в захоронение одного из этих царей, хотя путь туда довольно страшный.

— Это верно. Думаю, грабители гробниц обладали большим мужеством. Когда вспоминаешь многочисленные мифы и легенды, изумляешься, на что только не шли эти люди ради добычи.

— Как для вас все это интересно!

— Для вас тоже, я знаю.

— Да, я уверена в этом.

Он пристально посмотрел на меня и стал медленно прихлебывать чай, словно погруженный в свои мысли. Потом произнес:

— Мой отец и ваша мама уже долгие годы большие друзья, не так ли?

— О, да. Моя мама часто говорит, что полагается на него, как ни на кого другого. Робер Буше тоже ее старый друг. Но, мне кажется, ваш отец для нее стоит на первом месте.

Он задумчиво кивнул головой.

— Расскажите о вашем доме, — попросила я.

— Он называется Леверсон-Мейнор [7] Букв, поместье Леверсона (англ.). . Леверсон — это наш предок, но это имя оказалось утраченным, когда одна из дочерей унаследовала поместье и вышла замуж за Клэверхема.

— А ваша мама?

— Ее семья владеет поместьями на Севере. Это очень старинная семья, она прослеживает свое происхождение на столетия назад. Они считают себя ровней Невиллям и Перси, которые охраняли Север от шотландцев. У них хранятся портреты воинов, которые сражались в Войне Роз [8] Война Алой и Белой Розы в Англии между двумя ветвями династии Плантагенетов — Ланкастерами и Йорками. и еще раньше против пиктов [9] Пикты — группа племен, в древности населявших Шотландию. В IX в. покорены шотландцами и смешались с ними. и шотландцев. Они полагают, что мама вышла замуж за человека, строго говоря, стоящего ниже ее на социальной лестнице. На самом деле, она заботится об отце и обо мне, своем единственном сыне.

— Хорошо представляю ее. Суровая леди.

— Она хочет нам только самого лучшего. Все дело в том, что мы не всегда соглашаемся с этим, и тогда начинаются конфликты. Если бы она могла избавиться от убеждения, что ее кровь несколько более голубая, чем у моего отца, если бы могла понять, что каждый из нас вправе делать то, что он хочет, а не то, что она считает лучшим… она была бы чудесным человеком.

Я взглянула на часы и сказала:

— Спектакль подходит к концу.

Мы вышли на улицу, до театра было совсем недалеко. Прежде, чем мы расстались у дверей, он взял меня за руку и внимательно посмотрел на меня.

— Мы должны еще встретиться, — сказал он. — Мне было очень приятно провести с вами время. И я хотел бы узнать еще что-нибудь из истории театрального мира.

— А я с удовольствием услышала бы еще о римских реликвиях.

— Мы должны условиться, верно?

— Да.

— Когда будет следующее дневное представление?

— В субботу.

— Значит, до субботы?

— Мне это подходит.

С легким сердцем я направилась в гардеробную.

Там была Марта.

— Зал не слишком хорош, — сказала она, — никогда не любила дневные спектакли. Ничего похожего на вечерние. Не все билеты проданы. Дезире это не нравится. Больше всего она не любит играть перед полупустым залом.

— Он действительно полупустой?

— Нет, просто не совсем заполнен. Она такое сразу замечает. Наметанный глаз. Она более чувствительна к аудитории, чем большинство актеров.

Однако, вопреки расчетам Марты, мама была в хорошем настроении.

— Джеффри поскользнулся, когда обнимал меня, напевая «Я бы любил тебя до сих пор, если бы ты оставалась девушкой из магазина», он зацепился и оторвал мне пуговицу от платья.

— Он неуклюжий нищий, этот Джеффри, — заявила Марта, — я полагаю, что он выглядел совершеннейшим глупцом.

— Но не для них. Половина публики влюблена в его золотые волосы и лихие усы. Ну, поскользнулся, что особенного? Это только делает его человечнее. Они приходят, чтобы увидеть его, так же, как меня.

— Ладно, Ноэль пришла, чтобы вместе с нами поехать домой.

— Это очень мило, дорогая. Хорошо провела время?

— О, да, замечательно!

— Пора идти, — сказала Марта. — Не забывайте, что вечером снова спектакль.

— Ох, лучше не напоминай, — вздохнула мама.

У выхода ее поджидали несколько человек, жаждавших еще раз взглянуть на Дезире. Она обменялась с поклонниками улыбками и несколькими словами.

Томас помог ей сесть в экипаж, мы с Мартой заняли места рядом. Она весело помахала рукой поклонникам, а когда тронулись с места, откинулась на сиденье, полуприкрыв глаза.

— Купила что-нибудь? — спросила она меня.

— Нет, ничего.

Я чуть не проговорилась, что встретилась с Родериком Клэверхемом, но в последний момент удержалась. Я не поняла, как она отнеслась к тому, что я привела его в дом. Она все обратила в шутку, но мне показалось, что все же ситуация ее смутила. Свою жизнь она сделала свободной от условностей и предоставляла такую же свободу другим. Она жила, как ей нравилось, и я часто слышала, как она говорила: «Если никому не причиняешь вреда, что в этом дурного?»

Я перевела разговор на дневное представление, об этом она была готова говорить всегда. Потом мы свернули на дорогу, и лошадь навострила уши, что она всегда делала в этот момент, и сорвалась бы в галоп, если бы Томас не удержал ее.

Мама сказала:

— Она чует приближение дома, ну не замечательно ли?