Жаклин Брискин - Обитель любви

Доктор Левин в дверях обратился к Амелии.

— Миссис Ван Влит, может быть, вы не совсем понимаете... Возможно, это его последние мгновения, прожитые в сознании... А у вас всего одна минута...

— Мы разделим ее с дочерью пополам, — тоном, не допускающим возражений, ответила Амелия.

Доктор посторонился.

Кингдон провожал их глазами. Широкий белый шелковый халат Амелии, словно плывущее по небу облако, обволакивал ее стройное тело. Он был потрясен широтой души Амелии. Она знала, что, возможно, простится с любимым человеком навсегда. Времени для прощания было немного. Но и его она пожелала разделить поровну с дочерью. Когда женщины скрылись в спальне, он оперся о дверной косяк кабинета.

— А вы никак Кингдон Вэнс? — раздался за спиной голос доктора Левина.

— Ван Влит, — ответил Кингдон.

В комнате были зажжены все лампы. Разноцветные тени от витражных окон падали на двух врачей, изучающих карту болезни. Они шепотом переговаривались между собой. Медсестра сидела у постели больного.

Изголовье кровати закрывала кислородная палатка. От введенного морфина мышцы лица Бада расслабились, но страдальческое выражение осталось. Сверху в палатке имелось слюдяное окошко, в которое можно было увидеть лицо Бада. Губы его безостановочно шевелились.

Когда Амелия наклонилась над мужем, его глаза открылись. Он узнал ее и в знак этого закрыл глаза.

— Я люблю тебя, милый, — сказала Амелия.

Он моргнул еще раз. Кончиками пальцев она коснулась своих губ и приложила пальцы к слюдяному окошку. Потом отошла.

К постели подошла Тесса.

— Папа...

Его губы шевельнулись.

В спальню вошел доктор Левин и выразительно взглянул на женщин. Они покинули комнату и перешли в гостиную. Амелия закрыла дверь, прислонилась к стене и зарыдала. Тесса дала матери выплакаться. Потом Амелия успокоилась, вытащила из кармана халата носовой платок и вытерла мокрое лицо. Тесса обняла ее за плечи, отвела к диванчику. Они сели, и Тесса обняла мать, прижав ее голову к своей груди.

— О Боже! — простонала Амелия. — Он такой сильный человек. Невыносимо видеть его в таком состоянии! Как я ненавижу эту женщину! Как она могла довести его до этого!..

— Он не умрет, мама. Спасибо, что ты меня взяла с собой. Как ты думаешь, мое присутствие... огорчило его?

— Конечно, нет!

— Я тоже так думаю. Он что-то произнес... Что?

— Он сказал: «Мама». Он спутал тебя с доньей Эсперанцей. — Амелия всхлипнула. — Кингдон очень расстроен. Иди к нему.

— Я не могу оставить тебя одну.

— Дорогая, помочь мне сейчас может только Бад.

Тесса коснулась ее маленькой ледяной руки.

— Раньше ты всегда называла его при мне «отцом». А сейчас нет. Почему?

Амелия выпрямилась. Было видно, что она борется с новым приступом слез.

— Мама, просто дядя Три-Вэ в тот вечер был очень несчастен, — сказала Тесса. — Только и всего.

— Я никогда не лгала самой себе.

— Я тоже. Просто знаю, что папа — мой настоящий отец.

— Не говори глупостей, Тесса. Откуда ты можешь это знать?

— Инстинкт. Я всегда полагаюсь на свои инстинкты.

Амелия только вздохнула.

— Я знаю, что ты думаешь, — сказала Тесса. — Что я нарочно говорю так, как заинтересованное лицо.

— Надо было обо всем рассказать тебе раньше. А так... Получается, что я принесла тебя в жертву.

— Ты уехала, чтобы родить меня... Мама, с твоей стороны это был очень смелый поступок. Я... Я не смогла бы так...

Амелия бросила на дочь пристальный взгляд своих покрасневших от слез глаз.

— Тесса, когда мы вернулись домой из круиза, ты себя плохо чувствовала и не встретила нас... Почему? Ты делала аборт?

Тесса горестно опустила голову.

— Для того чтобы родить ребенка, мне пришлось бы жить вдали от Кингдона много месяцев. Я так хотела иметь ребенка... Но как раз тогда начался скандал с Лайей. Я должна была быть рядом с Кингдоном.

— Значит, ты была беременна?! О Боже, почему я молчала столько лет?!.

— Не обвиняй себя ни в чем!

— Тесса, ты даже представить себе не можешь...

— Ламбали женились на кузинах, мама. Почему же...

Тесса не договорила, так как из спальни послышались голоса. Она подняла голову. Амелия подошла к двери, пытаясь понять, о чем говорят.

— Иди к Кингдону, — со вздохом сказала она. — Я не могу с тобой сегодня спорить об этических вопросах. Иди к нему.

Пиджак от вечернего костюма и черный галстук Кингдона лежали на разобранной постели, а сам он умывался в ванной. Когда пришла Тесса, он поднял на нее мокрое лицо и спросил:

— Как он?

— Я знаю, что с ним все будет хорошо.

— Возможно, — сказал Кингдон, снимая с вешалки полотенце. — Я, наверно, единственный из всех Ван Влитов, кто не цепляется за жизнь, как бульдог. Когда меня хватит удар, я сразу отдам концы.

Тесса открыла шкаф, достала халат и бросила его на спинку стула. Потом стала расстегивать на спине пуговицы своего вечернего платья. «Как только сниму платье, — подумала она, — этот вечер закончится».

Тесса не лукавила перед матерью. Она действительно была уверена в том, что именно Бад ее отец. У матери не было такой уверенности, а у Тессы была. И проистекала она из чистой интуиции, на которую Тесса полагалась всегда. Интуиция досталась ей от предков, которые много лет назад впервые увидели эти поросшие дикой горчицей просторы. Живя в своем мире, Тесса не знала сомнений. Они появлялись лишь тогда, когда она оказывалась лицом к лицу с цивилизацией, с реальной жизнью. Она была умна, но в своих решениях не руководствовалась разумом, а доверяла инстинктам.

Кингдон бросил полотенце и вышел из ванной.

— Почему из всех женщин в мире мой старик решил изнасиловать именно твою мать?

— Она же сказала, что он всегда любил ее.

— Интересный способ доказательства своих теплых чувств! Отец никогда не казался мне способным на такую дикость. Впрочем, что я, евнух, могу знать об этом?

«Ему больно, — подумала она. — Но я не могу помочь ему. Не сегодня». Ей вспомнились искаженные болью губы Бада, его белое неживое лицо. Она продолжала расстегивать на себе крепдешиновое вечернее платье.

— Итак, загадка вражды в семейке Ван Влитов перестала быть тайной, — проговорил Кингдон. — Гнев дяди Бада справедлив. Что ему было делать, когда он обо всем узнал? Бросить вызов моему папаше, достать из коробки испанские дуэльные пистолеты и стреляться с пятидесяти шагов? Или ты думаешь, что они попытались решить спор на кулаках? Отец крупнее, но дядя Бад был одержим праведным гневом и потому дрался бы за десятерых. И потом, он выглядит крепче.

— Дядя Три-Вэ не отец мне.

— Значит, ты все пропустила мимо ушей, — сказал Кингдон.

— Мама сказала, что это было у них всего лишь один раз. Этот раз ничего не значит.