Лора Бекитт - Исповедь послушницы (сборник)

– А вожделение?! – вырвалось у Рамона. – Разве не дьявол…

– Ах, вот оно что! Я говорил вам, что плоть дана нам совсем не напрасно, и умерщвлять ее вне всякой меры нельзя – это не приводит к добру. Вы добились только того, что ваши вполне естественные желания проснулись слишком поздно. Над вашей душой в юности совершили насилие, а теперь вы истязаете себя сами. Разберитесь в своих чувствах, иначе вас замучат сны. Не вините себя понапрасну. Я вас понимаю, – аббат вздохнул, – вы встретили девушку, и она вам понравилась, даже больше – вы возжелали ее. Повторяю, это вполне естественно. Я тоже не избежал подобных терзаний, был грешен и стал мудрым, возможно, лишь потому, что мне много лет. Хотя чаще мне кажется, что я глуп, как баран. Вы преодолеете это, Рамон. Вам будет больно и горько, я знаю… А теперь сядьте. Честно говоря, на самом деле мне хотелось побеседовать с вами не о ваших снах, а о куда более серьезных вещах. Вы наверняка не знаете о том, что происходит в городе!

– Пожалуй, нет.

– Позавчера были разгромлены две католические церкви, после чего в них состоялись кальвинистские проповеди. А до этого народ не допустил сожжения на площади двух еретиков, закидав камнями и солдат, и инквизиторов. Вчера в наш монастырь принесли католического священника, он был сильно избит и ночью умер. Он успел сказать, что видел повешенных монахов. Кальвинистские проповедники называют нашу Церковь «вавилонской блудницей», призывают разбивать иконы, уничтожать мощи и святые дары.

– А правительство?!

Аббат Опандо покачал головой.

– Мне кажется, будет много крови. Так что не покидайте обитель без крайней нужды, Рамон. И еще: вот ключ от монастырской сокровищницы. Я покажу вам тайник.

Лицо Рамона залила краска.

– Вы… мне доверяете?!

– Разумеется! Неизвестно, что может со мной случиться, а вы порядочный и честный человек, к тому же на редкость преданный Церкви. И запомните, я поручаю вам не только и даже не столько заботу о деньгах, сколько заботу о жизнях и душах наших монахов.

Ранним утром, еще до назначения послушаний, к Катарине подошла одна из монахинь и сказала, что ее ждут в саду.

Катарина побежала вниз, перескакивая через две ступеньки и на ходу заправляя волосы под головную повязку. Ее сердце буйно и радостно билось в такт быстрым шагам.

Утро было ненастное; ночью прошел дождь, и, хотя сейчас он прекратился, было куда прохладнее, чем обычно бывает летом. Листья на деревьях отяжелели от влаги, ветви обвисли. В воздухе витала едва заметная дымка, и сердце сдавливало ощущение глубокой пустоты окружающего мира. Катарина не удивилась бы, если бы в саду никого не было: ей внезапно почудилось, будто ее завлек сюда не человеческий зов, а голос чего-то потустороннего и запретного.

Но тот, кого она желала видеть, был здесь, он стоял в дальнем конце сада, в кольце непроходимых зарослей, у замшелой стены.

Он не двигался, и девушка сама подошла к нему, при этом ее платье промокло почти до пояса, как промокли полотняные чулки и тонкие кожаные башмаки.

Возможно, в том было виновато сырое, промозглое утро, но только сегодня отец Рамон показался Катарине изможденным и унылым. Его плечи были согнуты, в глазах не мелькало даже искорки света.

Внезапно у Катарины застучало в висках, по телу пробежала дрожь. Однако она заставила себя улыбнуться.

– Это вы! Как я рада вас видеть!

Рамон чувствовал, что она и впрямь очень рада, и у него защемило сердце. Ему хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть ее, такую светлую, прекрасную, сотворенную по тем странным и непонятным законам, что и венчики нежных белых цветов, расцветающих в безмятежный летний зной.

Он вспомнил свой сон и отшатнулся от Катарины, точно пугливое животное. И тут же почувствовал, что нужно что-то сказать.

– Настоятельница не обижает вас?

– О нет! Я вообще ее больше не видела.

– А ваш отец?

– Он тоже не приходил.

Она смотрела пытливо, радостно, с непонятным ожиданием. У нее были ресницы цвета спелой ржи и резко надломленные брови, что придавало ее лицу выражение смелого вызова.

– Я… я пришел, чтобы сказать вам, Катарина, что был не прав: вы не созданы для монастырской жизни и будет лучше, если вы покинете обитель и выйдете замуж, как велит ваш отец.

Рамон старался говорить отстраненно, сурово, но в его голосе против воли прозвучала боль.

Катарина ничего не ответила. Опустив глаза, она водила концом башмака по мокрой траве. Потом неожиданно подняла взгляд и спросила:

– Вы прочитали письма аббата Абеляра?

Рамон кивнул.

– Вам понравилось?

– Да. Грустная история, но конец хороший.

– Хороший? Разве? – искренне удивилась Катарина.

Рамон замялся.

– Он… правильный.

– По-вашему, это одно и то же? Ни Элоиза, ни Абеляр не были счастливы в разлуке!

– Они закончили дни в добродетели. Добродетель и есть счастье.

– Вы счастливы? – спросила Катарина.

– Я? Нет. А вы?

– Счастлива.

– Счастливы?! – Он выглядел изумленным.

Неожиданно Катарина подошла совсем близко к нему, взяла его руку и смелым и вместе с тем невинным жестом прижала к своей груди.

– Мое счастье вот здесь. Я его чувствую так же, как чувствую боль, когда вы говорите, что мне нужно покинуть обитель и больше не видеться с вами. От этого мое счастье хотя и меркнет, но не исчезает, потому что я не хочу верить в то, что мы навсегда расстанемся.

Прежде Рамон был бледен, теперь на его щеках вспыхнул яркий румянец. Чувство безысходности, мучившее его все утро, исчезло, уступив место полубезумному смятению. Странно, но сейчас он был красив как никогда: одухотворенные, трагические, озаренные внутренним пламенем черты и сияющие темные глаза.

– Зачем ты это говоришь? – прошептал он и неожиданно рухнул на колени, прямо в сырую траву, приник к ногам и стану Катарины с мучительной страстной силой обожания и отчаяния. А она в таком же порыве принялась нежно гладить его темные волосы.

– Встаньте, прошу вас! Можно я… буду звать вас просто по имени?

Рамон понял, что сегодня Катарина ни разу не назвала его святым отцом, и покорно ответил:

– Конечно.

Он не поднимался с колен, и тогда девушка сама опустилась к нему, и они оказались лицом к лицу.

Оба не помнили и не поняли, как могло случиться то, что случилось дальше. Их словно окутало какое-то облако, взял в плен неведомый дурман! Они нежно и робко целовались, стоя на коленях в густой траве. Катарина положила руки Рамону на плечи, а он сжимал ее лицо в своих ладонях. Над их головами шумели листья, а еще выше распростерлись огромные суровые пасмурно-серые небеса.

Послушница и священник с трудом поднялись на ноги. Повязка сбилась, а после и вовсе соскользнула с головы девушки, ее светлые волосы заструились по плечам и спине, и Рамон с наслаждением ласкал их, глубоко погружая пальцы в шелковистую прохладу. Катарина была ниже его ростом, казалась удивительно хрупкой, и ему хотелось подхватить ее на руки и крепко прижать к сердцу. А еще он хотел освободить от одежды ее плечи и грудь, увидеть их белизну и целовать, и ласкать…