Лора Бекитт - Знак фараона (сборник)

– Я хочу умыться, – вдруг сказала Аруна.

Хирам принес большой кувшин и широкое полотенце. Он вышел, а когда вновь вошел, девушка стояла перед ним обнаженная, и блеск капель в ее волосах напоминал блеск росы в лучах солнца.

Ее округлые, крепкие, с большими сосками груди тяжело вздымались и опадали. Она положила руку себе на лоно и отрывисто произнесла:

– Ты спас мне жизнь. Я должна тебя отблагодарить. У меня ничего нет. Только это.

Хирам посмотрел на густую, черную поросль внизу ее живота и прошептал:

– Я… не хочу.

– Хочешь. Этого хотят все мужчины.

– А… женщины? – растерянно произнес юноша.

– Благодари богов за то, что тебе встретилась такая женщина.

Юный жрец замер. Кем он будет после этого? Кто он после того, что уже совершил?!

Аруна сняла с Хирама одежду и заставила юношу лечь на циновку. Сама села сверху так, что ее длинные волосы окутали его шелковистой волной, а потом он ощутил ее поцелуй, жадный, горячий, медово-сладкий, и себя внутри нее. Там было тоже горячо, мягко и влажно, то была некая таинственная воронка, которая засасывала, лишая воли, памяти, мыслей и сил.

Хирам не поспевал за ритмом ее бешеных, резких движений. Впервые в жизни юноша испытывал любовную страсть, которая обернулась для него головокружительной пыткой. Не дав любовнику отдышаться, Аруна повалила его на себя, обвила его тело ногами, толкая Хирама все в ту же шелковистую, огненную, сводящую с ума глубину.

Она заставила юношу заниматься любовью всю ночь, и потому на рассвете, когда Хирам поднялся с циновки, у него перед глазами мерцали золотистые звездочки, а тело было таким безвольным и слабым, точно от него осталась одна оболочка.

Перед тем как выйти из комнаты и приступить к своим обязанностям, юный жрец отдал девушке купленные на рынке вещи.

– Ты хочешь, чтобы я была одета как египтянка? – спросила Аруна, повертев платье в руках.

– Я просто принес тебе чистую одежду. Еще украшения и благовония.

– Благовония? Зачем?

– Чтобы умащивать тело. Мы каждое утро льем масло на голову, после того как сбриваем волосы.

– Зачем вы это делаете? Это так некрасиво!

Узнав о том, что девушка находит его непривлекательным, огорченный юноша попытался объяснить:

– Таков обычай. И потом, у нас слишком жарко.

– У нас тоже жарко, однако мы никогда не стрижем волосы. Волосы – это сила. Избавляясь от них, ты потворствуешь своим врагам.

Аруна задумалась, вспомнив мужчину, в чьи густые длинные волосы она запускала свои жадные пальцы, с кем они были равны в безжалостной страсти, разрывающей на части и тело, и сердце.

Словно прочитав ее мысли, Хирам робко произнес:

– Ты сказала, что у тебя нет ни мужа, ни жениха. Однако у тебя уже были мужчины…

Девушка стрельнула глазами.

– Да, я привыкла, чтобы меня ублажали каждую ночь. Муж и жених в этом случае – не единственная возможность. – Она усмехнулась. – Такая уж я есть – неприкаянная, дерзкая, свободная. Женщины всегда меня ненавидели, а мужчины любили.

– А ты кого-нибудь любила?

Ее лицо сделалось непроницаемым, а глаза – злыми.

– Зачем тебе это знать? Я отдам свою жизнь за мужчину, который сможет меня укротить.

– Тебе понравилось со мной… ночью? – прошептал Хирам.

– Не очень. Ты робкий, неловкий, неопытный. Тебе надо многому учиться.

Учиться! Ему, который двенадцать лет провел в Доме Жизни и преуспел во многих науках, изучил основы медицины, способен истолковать движение небесных светил, безошибочно определять точное время разлива великого Нила! А теперь дикарка Аруна одним словом перечеркивала все его достижения, признав, что он несведущ в самом главном, на ее взгляд, искусстве, искусстве плотской любви.

Вконец расстроенный, юноша отправился в храм, где его ждало новое испытание. Узнав, что пленница исчезла, верховный жрец впал в гнев и призвал охранника к ответу. Тот заявил, что ночью в тюрьму явился жрец с разрешением, начертанным рукой главы храма. Поняв, что в преступном деле замешан служитель Амона, глава храма приказал построить всех без исключения жрецов в самом большом внутреннем дворе, чтобы стражник мог отыскать среди них того, кто обманом освободил девушку.

Кое-кто из жрецов переглядывался и перешептывался, иные стояли молча. Хирама бросало то в жар, то в холод, подошвы словно прилипли к каменным плитам двора, страдальчески расширенные серые глаза напоминали маленькие озера лунного света. Не лучше ли признаться сразу, сейчас, чем быть позорно узнанным?!

Стражник шел вдоль шеренги, вглядываясь в лица жрецов. Поравнявшись с Хирамом, чуть замедлил шаг и сокрушенно произнес:

– Не знаю. Не уверен. Они так похожи… Да и темно было.

– Что ж, – взор главного жреца потемнел, – поступим иначе. Где преступивший законы Амона может прятать девушку? Только в своем жилище. Сейчас все отправятся по своим комнатам, а мы пойдем следом и осмотрим каждый угол в помещениях, где живут жрецы.

Хирам пошел вместе со всеми, едва переставляя ноги. Вот и все. Сейчас наступит возмездие. Позорная смерть для него и для Аруны. Что подумает верховный жрец, принявший в храм его, крестьянского сына, и что сказал бы отец, если бы узнал, что его потомок променял мир священной веры, возвышенных чувств и светлого разума на бесстыдную темную страсть неблагодарной дикой чужеземной девчонки!

Когда кто-то схватил его за руку, юноша едва не подпрыгнул от неожиданности.

– Что с тобой? – спросил Бакта и заметил: – Я бы многое отдал за то, чтобы узнать, кто прячет сирийку, а главное – чем она расплачивается за гостеприимство!

«Скоро узнаешь», – хотел сказать Хирам, но промолчал. Мрачный, как тень, он отправился к себе в комнату и тут же увидел главного жреца со стражей и свитой, важно шествующего по длинному каменному коридору. Юноша остановился у входа в ожидании неминуемого. Томительно текущие минуты казались бесконечными. Пока стражники обыскивали крайние комнаты, верховный жрец подошел к Хираму.

Он узнал юношу и благосклонно улыбнулся. Пожалуй, Хирам был единственным из его учеников, кто никогда не подвергался наказаниям. Этот скромный, прилежный, умный, обладающий великолепной памятью мальчик, по иронии судьбы родившийся в крестьянской семье, не отличался от сыновей чиновников и жрецов. Казалось, с годами изменилась даже его внешность: лицо стало тоньше, руки изящнее, тело стройнее. Его облик носил печать благородства, чистоты и бескорыстной, самоотверженной веры. Только туманно-серые глаза были грустны и тревожны.

Верховный жрец вспомнил себя в молодые годы, не отягощенного сомнениями, не развращенного богатыми дарами, не разочарованного в людях, и подумал о том, как, должно быть, тяжело такому юноше, как Хирам, подвергаться унизительным подозрениям, знать, что на свете существует кто-то, способный оскорбить его веру.