Людмила Сурская - Норильск - Затон

— Психиатр, ещё и с именем в научных кругах. Пытался лечить её. — Отхлебнул коньяк отец.

— Она, что, ненормальная? Хотя от такого, что с ней сделали, не могло быть по-другому. — Осторожно спросил Илья, посматривая на жену.

— Нет. Она симулировала болезнь. Но думаю, так просто такой ужас для её психики не прошёл. Вы готовы должны быть к этому.

— Боже мой, мама жива, жива, — неистово повторяла Лизонька.

— Жива, Лизонька, — гладила её плечи свекровь.

— Как же отцу, удалось забрать её?

— Поднял на руки и унёс в машину, охрана прикрывала.

— Господи, что же это?

— Усмешка судьбы. Я билеты заказал, Илья. Собирайтесь. Только давайте по маленькой с нами за Таню и Илью. Это чёрт знает, что с нами жизнь наделала, — пододвинул Мозговой им рюмки с коньяком. — А то не пьём, а лечимся.

Выпив, вернее проглотив содержимое рюмки с помощью перевернувшего ей в рот коньяка Ильи, Лизонька расплакалась.

— Елизавета Александровна, что это, как такое возможно, ведь это не кино, реальная жизнь, нормальный человек не может такое сотворить?

— Лизонька, мы только до вас говорили об этом с Тимофеем Егоровичем. Влюблённые все сумасшедшие.

— Мне не осилить такого.

— Пойми, это тоже любовь была. Дикая, ненормальная, эгоистическая, но любовь.

— Какая к лешему любовь, психиатр. — Вспылил Илья. — Его самого лечить надо, причём на цепи и принудительно.

— Каждый сходит с ума по-своему, — развёл руками Мозговой. — Над нами с Ильёй тоже посмеивались, за пристрастие к прошлому. Как, мол, можно этим жить, баб навалом, завели семьи и поставили на всём крест.

Елизавета Александровна вспоминая себя и прожитые в воспоминаниях без Тимофея годы, тяжело вздохнула:

— К тому же прошло видно у него это наваждение, раз женился и живёт семьёй. Просто уже не знал, что с ней больной делать. Вот и держал рядом с собой.

— Отец, как? — всхлипнула Лиза.

— Выдержит твой отец, не такое вынесли. На, пей, — подал он ей рюмку.

— Не могу, — отстранила она.

— Илья, влей в неё, и идите спать, а с утра собираться будете. Тимку оставите пока тут. Мы позже привезём, не до него там будет.

А в Москве прийти в себя никак не мог возбуждённый Дубов. Таня не отпускала его от себя ни на шаг. Уходя на кухню или в кабинет, он вынужден был через открытые двери говорить с ней. Понимал: она боялась. Заслышав у двери колокольчик, он успокоил, поймав мечущийся взгляд женщины, и пошёл открывать. Забрав покупки у секретарши и выпроводив женщину, принёсшую всю эту гору свёртков, он поспешил в спальню.

— Сейчас посмотрим, что тут, — разворачивал он на кровати пакеты. — Танюша, ты любишь обновки?

— Какие красивые обёртки, — погладила она цветную бумагу. — Обновки? Наверное, люблю. Не помню. Что-то мама покупала, только не помню что. В основном за ней донашивать пришлось.

— Теперь такую упаковку делают. Танюша, давай переоденемся. В моей рубашке, это не совсем тебе удобно.

— Хорошо.

— Вот так, — помогая ей сесть, он стянул с неё свою рубашку и попробовал переодеть в новое только, что принесённое. Послушно поднимая руки, она позволила нарядить себя в ночную рубашку и бельё. Найдя в пакете женскую расчёску, Илья сделал попытку расчесать её спутанные волосы.

— Больно, — поморщилась она.

— Больно? Что же делать? Я придумал, — обрадовался он. — Подожди минутку, я сейчас, только принесу ножницы.

— Что ты сделаешь?

— Отчекрыжу эту проблему и порядок. — Отрезав её спутанные сосульки до плеч, он без труда расчесал оставшиеся. Аккуратно подравняв, полюбовался на свою работу. — По-моему не плохо получилось.

— Обещай, что на работу не пойдёшь, меня одну не оставишь? — разговаривая, она взяла его большую руку в свои тонюсенькие пальчики.

— Сегодня нет, я договорился, если будет что-то срочное приедут сюда. Завтра Лизонька прилетит, мне будет спокойнее оставлять тебя.

— Правда?

— Дочка не должна видеть тебя такой.

— Я страшная, да?

— Сейчас нормальная.

— Отнеси меня к зеркалу, у тебя есть оно?

— Шкаф зеркальный сбоку от тебя. Посмотрись, я придержу.

— Илюша, я уже забыла, какая я была. Всё время держала в памяти твоё лицо. Боялась очень, что забуду и не узнаю тебя, а сердце не подскажет, когда ты придёшь. Тогда я останусь одна одинешенька в этом чужом мне мире.

Рассматривая своё отражение, она вдруг, отпустила его руку и заплакала:

— Эта страшная женщина в зеркале, неужели это я?

— Поправишься. Теперь всё в наших руках. Сходите с дочкой в салон, причёску сделаешь себе. Косметики сейчас навалом, подкрасишься. Всё это уже мелочи. Главное, жива. Пройдёшься с ней по магазинам, купишь, что тебе нужно. Ты только не волнуйся. Вот халат, тапочки. Бельё твоё в шкаф на полку положу. Одни косточки у тебя, в чём душа живёт. — Погладил он её выпирающие рёбра. — Да не беда, как там говорят: «были бы кости, а мясо нарастёт». Хватит на сегодня эмоций, поужинаем и спать.

— Я не хочу.

— Немножко. Смотри апельсинчик, банан. Витамины, тебе необходимо есть.

— Что это? — с детским интересом вспыхнули глаза.

— Ешь вкусно, это фрукты, как наша вишня или смородина, вкусно и полезно, попробуй, — отправлял он ей дольки и кусочки в рот.

— Где ж такая диковинка растёт?

— В Африке, на Кубе.

— Да. Как мыло, — не понравился ей банан.

— Привыкнешь.

— Точно нет.

— Смотри, как я ем, шкурку разделяю, счищаю и кусаю, а первый раз тоже не понравился сей фрукт.

— Уговорил, давай попробую.

— Как тебе?

— Человек ко всему привыкает. Как вы выжили в том аду? — погладила она его по щеке.

— Король умер. Да здравствует король. Вождя сменил Хрущёв. Расщедрился. Мы получили волю. Куда двигать с судимостью… В Москве всё было сложно. Остались там, среди таких же, как сами. Кончили институт, работали. Вот собственно и всё.

— Ждала, ждала, не приходишь. Подумала, что погибли, не выжили в тех болотах.

— Он же скотина сказал, что ты умерла. А потом вообще смылся. Теперь-то понятно, почему этот боров тихо слинял с болот.

— Почему же ты сейчас решил найти его?

— Так получилось, птаха. Судьба начала возвращать отобранное. Соединился Тимофей с Лизой и сыном. Я с дочерью. Осталась белым пятном только ты. Решили найти твою могилку на «Затоне».

Она покорно кивнула.

— Понятно для чего нашёл его.

— Хотели точку во всей этой истории поставить. Дочка очень убивается. Из твоего старого дела взял фотографию для неё. Радости и слёз было, не рассказать тебе.

— Дашь и мне посмотреть, какая я была, не помню себя.

— Красивая, — погладил он её, как ребёнка по голове.

— Что с лагерем?

— Ракетный дивизион на «Затоне» теперь. Военные, в общем. Я тебе потом растолкую что это. Сын Тимофея нёс там службу. Лизонька очень на тебя похожа. Увидишь и вспомнишь себя.