Людмила Сурская - Норильск - Затон

— Не надо Илюша так говорить. У нас нет другого способа, чтоб остаться в тех добрых, красивых мечтах счастливыми. Ты живи, как жил, расти дочку и помни меня, а я пыль, туман, дождик. Упадёт на землю белый снег, ты будешь радоваться ему, зная, что это я зашла к тебе в гости. Память обо мне будет радовать, а реальность жестока. Очень скоро ты будешь стыдиться меня, и тяготится моим присутствием. Я не хочу этого. В твоих воспоминаниях останусь там, на «Затоне», любимая и желанная. Та девочка в лагере жила сказками и не учла реальность, ей давно следовало умереть.

— Что же это такое происходит? — запаниковал Дубов, но, взяв себя в руки, он ласково попросил её. — Таня, пожалуйста, не предпринимай сейчас никаких шагов по уходу. Наберись хотя бы сил, а там посмотрим. — Это были совсем не те слова, которые ему хотелось ей сказать, но что же делать? Вот и решил хотя бы так успокоить её и отвлечь от мысли о бегстве. — С чего тебе такая чушь полезла в голову. Живут же вон Тимофей с Лизой и счастливы вопреки всему, почему же мы не можем.

— Они оба пришли из жизни, а у нас не та картинка. Ты жил, а я нет. Мне дочку посмотреть хочется, разреши. Мешать я вам не буду. Посмотрю и исчезну. А вы не жалейте. Помните меня той с «Затона».

Прижав её к себе, он тихонько покачивал любимую женщину, как маленького ребёнка. «Без медика не обойтись, — понял он, — надо вызывать. Не дай Бог уйдёт, в Москве не найти». Положив её в кровать и укрыв, заторопился в кабинет. Через час врачи с «кремлёвки» уже входили в квартиру. Выслушав Дубова, посмотрев женщину и пошушукавшись, решили вколоть успокоительных препаратов, давая возможность ей поспать. Дубову же быть спокойным, что она никуда не уйдёт до приезда дочери. Илья отправил в аэропорт за ребятами машину. Опаздывающий из Норильска рейс встретили и домчали до дома без проблем. Водитель любезно помог поднять многочисленные и объёмные вещи на этаж. Ехали же в академию со всем своим скарбом, сделав пока северу ручкой. Прибежавшая на звонок Лидия Васильевна, впустила гостей.

— Проходите, заждались. Лизонька и Илюша ведь так, — поцеловала она ребят. — Отец час назад уехал. Что-то срочное.

— Где мама? — кинув вещи на Илью, поспешила она, в спальню предположив, что она должна быть именно там.

На кровати отца спала маленькая, сухонькая совершенно бесцветная, начиная с волос и кончая ногтями на лежащей поверх одеяла безжизненной руке, женщина.

— Спит она Лизонька. Я не успела тебя предупредить. Отец вызывал врачей. Накололи её. Всю ночь, он рассказывал, не сомкнула глаз. А тут собралась, посмотрев тебя, уходить.

— Куда, зачем?

— Куда глаза уведут, от жизни, естественно. Отец запаниковал, вот доктора и вкололи ей, чтоб она успокоилась, и мы не дёргались.

— Но почему уходить-то надо?

— Лиза, нормальная она раз понимает, что жизнь мимо неё пронеслась. Сумасшедший было бы до лампочки.

— Но папа так её любит, я тоже.

— Ох, девонька, раз не хочет вам худа, а именно поэтому собралась уходить, она любит вас не меньше.

— Что же с ней такое жизнь сделала? — плакала дочь, упав на колени перед кроватью.

Испугавшись, Лидия Васильевна привела Илью. Тот, подхватив на руки, унёс жену в комнату, что Дубов отвёл им.

— Лизок, кончай психовать, отец от тебя помощи ждёт, а ты сопли распустила, ещё и тебе психиатр потребуется. Он точно сбрендит. — Ругал он её, стараясь подбирать не совсем жёсткие слова. Руки его, лаская и успокаивая, нежно бродили по вздрагивающему телу жены. Он уже знал, жизнь научила, что женская психика лечится либо нежностью, либо силой. Вот и чередовал крепость объятий с потоком нежности. А Лизонька всхлипывала:

— Мало того, что душа у неё отморожена, так ещё и в психушку, что же это за время было, что за люди в нём жили.

— Всё в прошлом Лиза. Это их жизни и только они могут судить своё время. Не наше это дело со своим бы правильно разобраться. Похоже, наше поколение ещё хуже зло может принести своей стране и народу.

— Хуже не бывает, — вскинулась Лиза.

— Страну профукать можем. Это ещё страшнее грех, чем войну с собственным народом вести, — вздохнул он.

— Почему ты так решил про страну? — поднялась на локти она.

— Смотри внимательно за тем, что происходит вокруг, и ты к этому же придёшь. В ближайшие годы никого не будет волновать государственная гордость и мы граждане некогда могучей страны тоже никого не будем волновать. Так что светлого будущего нам не видать ни своего, ни государственного.

— Мне казалось, он так правильно всё говорил.

Мужу это не понравилось и он буркнул:

— С малолетства правильных боялся.

Лиза, проведя пальчиком по его вспыхнувшей возмущением щеке, подтрунивая спросила:

— Чем же правильные перед тобой провинились?

— Всех и всё продадут, чтоб только самим правильными выглядеть. А он ещё и болтун. Страшное дело для такой огромной многонациональной державы, как наша.

— Илюша, страна пережила столько генсеков. Только крепче стала, — посмеивалась она.

— Понимаешь, каждый раз в этой кучке находился хоть один сильный стержень, который удерживал эту махину на нужной орбите, а сейчас одни, блин, болтуны. Заболтают всё.

— Ты говоришь страшные вещи, такого безумия просто не может быть, потому, что не может. С чего нам разваливаться и не любить друг друга. Да в голове такого ни у кого нет.

— Поживём, увидим, уже не долго осталось ждать. Нельзя же бесконечно болтать, не отвечая за свои слова. Совсем ничего не делая созидательного, а только разрушая и плюя в сторону всех. Народ опять же от сытой, спокойной жизни поглупел. Казалось бы, за что боролись. Ан нет, всё выкрутилось наоборот. Видишь ли, Лизок, страна-это чашка. А власть-это то, что туда мы нальём: молоко, сок, воду… Если скисло молоко или испортился сок не обязательно разбивать чашку. Достаточно вылить содержание в раковину, а её помыть.

Вернувшись вечером домой, Илья Семёнович обрадовался подмоге детей.

— Лизонька, как я тебя ждал девочка. Завтра купишь маме всё необходимое, чтоб можно было вывезти её к докторам. Чужие глаза и руки это не то чего бы мне для неё сейчас хотелось. Да и побыть с ней в этот период неотлучно кому-то надо. Теплом, заботой одарить необходимо. Напугала меня сегодня Танюшка не рассказать как. Собралась уходить. Подумай только, что может быть с ней, если она это осуществит.

— Пап, должна же быть причина. Ты точно не обидел её, мог же и не заметить?

— Лизонька, я говорил сегодня с врачами. Мы можем вернуть её к жизни только лаской, теплом и терпением. Про любовь, я просто не говорю. Она должна знать, что мы все её очень любим и нам её присутствие просто необходимо.

— Папуля, по-другому просто не может быть.

— Не волнуйтесь вы так, Илья Семёнович, если Лизе надо уйти, с ней останусь я. — Обещал Илья.