Роузи Томас - Кашемировая шаль

— Что вы ищете? — спросил Церинг.

На ближайшем надгробном камне была надпись на немецком. Меир попыталась перевести ее.

— Не знаю, — ответила она.

К счастью, он больше не задавал вопросов. Мужчины отошли к кладбищенской стене, под зеленый навес, установленный там от непогоды. Меир стала бродить среди могил. Она увидела крошечный камень с простой надписью: «Жозефина, 7 месяцев». Она попыталась представить, как сложно было европейским женщинам растить детей так далеко от дома, в этом чужом месте, как часто их молитвы оставались неуслышанными.

Она подошла к небольшой группе надгробий. На каждом было высечено валлийское имя. Здесь лежали Уильямсы, Томасы, Джонсы, которые могли принадлежать к пресвитерианской миссии. Меир достала блокнот и переписала имена и даты. Когда появится возможность, она почитает о них в «Надежде и славе Господа». На одном надгробии была надпись на валлийском. Совсем недавно Меир видела такую же на могиле рядом с могилами мамы и папы . Hedd perffaith hedd . Безмятежность, абсолютная безмятежность.

Тоска по дому накатила внезапно, зажала ее, как стальными тисками. Ей захотелось немедленно вернуться в родную долину. На секунду ей показалось, будто она видит отца, сидящего за кухонным столом. Он читает газету, а рядом дымится чашка чая.

Меир заставила себя посмотреть на белые пики Гималаев и облака, плывущие по голубому небу. Может, Эван и Нерис Уоткинс тоже стояли на этом месте и смотрели на этот пейзаж. Наверное, Нерис тоже тосковала по дому, и ее тоска была намного сильнее, поскольку в те дни связаться с родным домом было гораздо сложнее, чем сейчас. Здесь, в Индии, Меир впервые почувствовала эмоциональную связь с бабушкой. Она бродила по кладбищу, пока полностью не обошла его и не вернулась к входу. Меир испытывала разочарование — ничего интересного, кроме нескольких валлийских имен на надгробиях. Церинг и его дядя сидели под навесом, болтали и курили кальян. Она уже собиралась подойти к ним, когда заметила мемориальную доску на стене.

«В память о Метью Александре Форбсе из Колледжа Святого Иоанна, Кэмбридж, пропавшего на Нангапарбате [14]в августе 1938 года в возрасте 22-х лет» — прочитала Меир.

Она точно не знала, что такое Нангапарбат и где это находится, но она догадалась, что это гора. Двадцать два года? Этот Метью был очень молод.

— Мэм, уже уходите? Нашли что-нибудь? — спросил Церинг.

Меир покачала головой.

— Судя по именам, здесь похоронено несколько выходцев из Уэльса, но они никак не связаны с моей семьей.

Сонам внимательно посмотрел на нее. Несмотря на преклонный возраст, он сохранил ясность ума. Сейчас его глаза смотрели настороженно и проницательно. Он что-то пробормотал. Церинг пожал плечами и перевел для Меир:

— Он спрашивает, почему вы сразу не сказали, что интересуетесь людьми из Уэльса?

Меир растерянно поморгала.

Сонам встал и жестом пригласил следовать за собой. Старик вышел из ворот кладбища и бодро зашагал вниз по узкому переулку. Меир и Церинг едва поспевали за ним. Меир впервые была в этом квартале старого города, поэтому с любопытством смотрела на потрескавшиеся от времени каменные стены. Большинство домов были непригодны для жизни. Навстречу шла женщина с охапкой хвороста на голове. Она поздоровалась с Сонамом, когда они поравнялись.

Переулок вывел их к тупику и двум заброшенным зданиям. Первое было простым каменным сооружением с большими окнами. Все проемы были заколочены старыми досками. Меир вновь испытала разочарование: меньше всего покосившаяся хибара напоминала валлийскую церковь. От дома напротив остался фасад с дверью. Но именно эту дверь открыл перед ней Церинг. За стеной оказался небольшой мощеный двор, по периметру которого стояло несколько одноэтажных домов. Двор почти полностью зарос сорняками, в окнах не было стекол. В одном из дверных проемов появилась тощая собака и настороженно посмотрела на них желтыми глазами.

Церинг и Сонам о чем-то посовещались между собой.

— Дядя помнит старую миссию. Тогда была еще школа и клиника. Вон там стояла Уэльская церковь. Потом ее переделали в индуистский храм, а новую христианскую построили чуть дальше. От тех времен тут ничего не сохранилось, — пожал плечами Церинг.

Еще в Лехе Меир заметила, что этот человек был напрочь лишен оптимизма и ко всему относился скептически.

Сонам несколько раз мотнул головой, приглашая ее повнимательнее осмотреть заброшенное здание. Обходя собак, Меир по очереди заглянула в крошечные комнаты. Первые две были пусты, если не считать пучков травы, проросшей сквозь пол, а также мусора и обрывков мешков, но в третьей оказались полусгнившие фрагменты мебели. Один кусок даже удалось опознать. Это была школьная парта с откидывающейся крышкой и полочкой для книг. Такие же парты были и в начальной школе Меир. Она нагнулась, чтобы поставить парту на ножки. Древесина рассыпалась трухой в ее руках. Под ногами валялись остатки книг. Обрывки страниц кое-где были прикрыты распухшими от влаги обложками. Меир подняла один такой книжный труп. Страницы превратились в серую массу с фиолетовыми разводами.

Это был валлийский Псалтырь.

Меир подняла голову. Когда она шла сюда, ее посещали мысли о том, что эти двое просто хотят угодить ей, проводив в место, которое могло быть любой из многочисленных религиозных миссий в Ладахе или вообще не иметь никакого отношения к Церкви. Но теперь она поняла, что ее привели куда надо. Семьдесят лет назад Эван Уоткинс читал проповеди в часовне через дорогу, а его жена учила детей, вероятно, в этой комнате. Меир наклонила голову, пытаясь расслышать голоса прошлого, но услышала только лай собак и шум на дороге.

— Я искала это место, — тихо сказала она своим спутникам.

Псалтырь с тихим шелестом выпал из ее рук.

Они вышли на свежий воздух. Сонам взял Меир за руку. Он стал что-то говорить на певучем, как у птиц, языке. Старик пристально смотрел ей в глаза. У него не было зубов, лицо покрывала сеть глубоких морщин, но внезапно он показался Меир гораздо моложе своих лет.

— Переведите, пожалуйста, — попросила она Церинга.

— Он помнит учительницу. Она была очень добрая. Угощала детей яблоками и пела с ними песни. Он был тогда совсем маленьким мальчиком.

Это была Нерис Уоткинс, которая последовала за своим мужем в Индию и привезла на родину свадебную шаль и таинственную прядь волос.

— Вероятно, это была моя бабушка. Спросите, не помнит ли он ее имя? Что они пели?

Тик, сотрясавший тело старика, был красноречивее любого ответа, но он снова заговорил, показывая жестами коробку и изображая, с каким трудом он эту коробку нес. Старик с удовольствием вспоминал прошлое. Отец Меир тоже с радостью погружался в мысли о прошлом. Церинг похлопал дядю по плечу и, видимо, попросил говорить не так быстро.