Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)

Город Б. не был герцогской резиденцией, но благодаря здоровому климату и прекрасному расположению стал любимым летним местопребыванием правителя, несмотря на то, что в замке, не слишком внушительном и по внешнему виду, с трудом размещался придворный штат.

Ежегодно, пятнадцатого мая, независимо от того, установилась ли погода, из резиденции тянулась вереница экипажей, и вслед за тем начинали гостеприимно дымиться трубы замка. На улицах мелькали ливреи герцогских слуг, перед знатными домами останавливались экипажи придворных, наносящих визиты. Дом Лампрехтов был одним из немногих коммерческих домов, пользовавшихся этим преимуществом благодаря тому, что к госпоже советнице Маршаль все так же благосклонно относились при дворе, как и десять лет назад. Да, целых десять лет прошло с того несчастного «дня беления», когда маленькая Маргарита, страшась пансиона, убежала в Дамбах.

Лучи герцогской милости освещали, разумеется, и всех, кто состоял в близком родстве со старой дамой. Так, например, владелец предприятия «Лампрехт и сын» был единственным коммерции советником в городе Б., поскольку его светлость редко кого удостаивал этого звания. И Болдуин Лампрехт не был нечувствителен к такому отличию: торговые люди говорили, что с ним даже трудно вести дела из-за его отталкивающего мрачного высокомерия. Прежняя любезность совсем исчезла, уже несколько лет никто не видел его улыбки.

«Ужасная меланхолия – наследственная болезнь Лампрехтов», – говорил, пожимая плечами, домашний доктор, объясняя угрюмость хозяина дома. А госпожа советница усердно кивала головой в подтверждение его слов: да-да, это было не что иное, как старинная наследственная болезнь. Но тетя Софи зло смеялась, когда слышала столь мудрое мнение.

– Конечно, ничего больше! – повторяла она с иронией. – Не может же это быть тоской по нормальной семейной жизни. Боже сохрани! Он должен до сих пор благодарить Бога, что много лет назад имел жену, и до самой смерти жить воспоминаниями. Я бы еще, пожалуй, ничего не сказала, оставь она бедному вдовцу парочку здоровых мальчишек, но Рейнгольд – несчастный ребенок, за жизнь которого дрожат с самого его рождения.

Действительно, за жизнь Рейнгольда Лампрехта продолжали бояться все в доме. Он страдал пороком сердца, и ему было запрещено всякое душевное и телесное напряжение. Сам он едва ли чувствовал лишение радостей молодости, так как вся его жизнь проходила в занятиях делами. Но когда коммерции советник видел долговязого, тщедушного, аккуратного, как старик, счетовода за конторкой, которому было все равно, осыпаны ли деревья белоснежными цветами или хлопья настоящего снега кружатся перед окнами, на лице его появлялось выражение досады и гнева, и он бросал горький, презрительный взгляд на слабого, тщедушного будущего представителя дома Лампрехтов.

Маргарита тоже была бледненькой и худенькой, но совершенно здоровой. Стоило почитать ее письма, где она описывала свои путешествия, полные трудов и опасностей, перенести которые под силу разве только мужчине! Долгое пребывание в аристократическом, проникнутом религиозным духом пансионе, потом представление ко двору, где она должна занять видное место и в заключение сделать выгодную партию, – вот как, по мнению света, должна пройти юность дочери из богатого дома. Но, как мы знаем, относительно пансиона план был разрушен упрямством Маргариты. Тогда и совершилась внезапная перемена.

Младшая сестра советницы была замужем за профессором университета, имя его имело европейскую известность. Он был историк и археолог, обладал значительным состоянием, много путешествовал с научными изысканиями, и жена всегда его сопровождала, так как детей у них не было. В то время супруги вернулись в отечество после долгого пребывания в Италии и Греции, и советница сочла себя счастливой, когда они проездом заехали к ней на несколько дней, потому что очень гордилась славой своего зятя.

«Невоспитанный подросток» Грета исчезла на целый день, так что рассерженная бабушка не могла ее найти. На второй день, утром, девочка залезла за буфет в галерее, стоявший напротив открытой двери в гостиную, где все завтракали у отца, и была поражена, увидев вместо страшного занудного профессора красивого пожилого человека. У него были великолепная густая белая борода и чудесные светлые глаза. Перед маленькой невежественной слушательницей за буфетом открылся мир, полный чудес и отошедших в вечность тайн. Она понемногу приподнималась, потом постепенно, неслышными шагами, как сомнамбула, перешла через галерею, и вот уже тоненькая фигурка с прижатыми к груди руками, ежеминутно готовая обратиться в бегство, очутилась в дверях гостиной. Девочка слушала, затаив дыхание. И когда через неделю к лампрехтскому дому подъехал экипаж, чтобы доставить уезжавших гостей на железнодорожный вокзал, из двери вместе с ними вышла и «невоспитанная» Грета в дорожной шляпе и тальме [4]: она уезжала добровольно, с твердой решимостью учиться у дяди и тети и сопровождать их в путешествиях.

После этого прошло пять лет, и за все это время Маргарита, теперь уже девятнадцатилетняя девушка, ни разу не посетила родительский дом. Со своими родственниками, особенно отцом, она часто виделась то в Берлине, то во время путешествий в заранее условленных местах. Тетя Софи была единственной из всего семейства, кроме Герберта, кто считал своим долгом отказаться от свидания с Гретель: ей не хотелось, чтобы сказали, что она из удовольствия, из своей душевной потребности бросила, хотя бы и на несколько дней, хозяйство. Она считала это нарушением долга, чего не позволяла ей совесть, а если глупое старое сердце тосковало, то что из того…

Но вот понадобилось купить новые ковры и портьеры в парадные комнаты, да и меховая тальма тети Софи давно вытерлась и требовала отставки.

И в один прекрасный день тетя Софи покатила по железной дороге в Берлин, может быть, конечно, слишком поспешно, но «лишь из хозяйственных соображений» и неожиданно предстала в комнате Маргариты, плача от радости. Тут само собой свершилось то, чего не могла добиться ни просьбами, ни сладкими словами, ни строгими уговорами госпожа советница: при виде любимой второй матери девушку охватило страстное желание вернуться на какое-то время домой. Ей захотелось провести там Рождество, чтобы тетя Софи зажгла елку, как в детстве, в уютной общей комнате на нижнем этаже. Итак, было решено, что Маргарита приедет вскоре по возвращении тети Софи, но никто не должен этого знать – пусть ее приезд станет сюрпризом для отца и деда.

И вот в один тихий, теплый вечер в конце сентября, придя пешком со станции, молодая девушка затворила за собой деревянные ворота пакгауза и остановилась под его темными сводами.