Светлана Берендеева - Княжна

Мария пошла вниз по ступенькам, громко скрипевшим в наступившей тишине. Александр ждал её внизу уже спешенный и, когда она ступила на землю, опустился на колено. Мария, как во сне, взяла протянутую ей розу, а вторую руку подала ему.

Что делать дальше она решительно не знала, и он – тоже. Но тут сверху свалился царь, несколько толкнув её и оторвав Александра от её руки, и принялся хлопать его по плечам, приговаривая:

– Вот молодцом, поручик, вот какие у меня орлы!

Он был уже заметно пьян. Повернулся и крикнул:

– Вина! Что вы возитесь, собачьи дети! И скажите попу, сейчас идём.

На него тут же накатил рой голосов:

– Как можно сразу в церковь, надобно приготовиться.

Марию оттеснили. Она слышала, как царица и княгиня Долгорукая уговаривали Петра, что по русскому обычаю надо невесте с подружками посидеть, а жениху мальчишник полагается. Даже боязливая Варенька подала голос:

– Государь, без невестина плача под венец нельзя.

Он только отмахивался от всех. Припечатал:

– Сначала венчанье, а потом можете плакать, петь, занавески между ними вешать, что хотите.

У церковного шатра Марию встретил отец Феофан и, благословляя, спросил еле слышно:

– Своей ли волею входишь сюда, дочь моя?

Мария ответила также тихо:

– Своей волей, – и увидела облегчённую улыбку на его лице.

Подумала вскользь:

– Нешто он против царской воли пошёл бы, чтоб меня не неволить?

В шатре ждал Саша, в том же пыльном камзоле, только умытый. Марию поставили рядом. Она услышала шёпот:

– Не так я хотел, чтоб всё это было, Маша.

Прошептала в ответ:

– Отказаться можешь.

И почувствовала, как его рука сильно сжала её пальца, и шёпот яростный:

– Ни за что!

Началась служба. Было душно, хотелось пить, Мария еле стояла и как в тумане ответила утвердительно на вопрос священника, как в тумане надела золотое с изумрудом кольцо на Сашин палец. Одуряюще пахло свечами и кислым вином. Огни и лица плыли вокруг. Она ещё успела услышать, как священник сказал:

– Поцелуйте жену, – и окончательно провалилась в ватную тишину.

Очнулась в прохладе и свежем воздухе. Телу было удобно лежать на диване, к губам подносили питьё, глотнула – оранжад. Хорошо! Вокруг были Варенька и княгиня с царицей, рядом суетилась Глаша и девушки комнатные.

– Очнулась? Вот умница. Нет, не вставай, полежи.

– Катерина Алексевна, – вмешалась Глаша, – платье бы снять боярышне надо, а то помялось, так я подглажу.

– А, ну давай. Подай ей халатец. Ты полежи, Маша, ещё, а через часок я приду за тобой.

– Куда? – обеспокоилась Мария.

– Как куда? На свадьбу.

– Ну уж и свадьба, – заворчала Варенька, – всё не путём. Ещё государь и съехидничал после церкви – дескать, вот теперь можете обряды свои справлять, время вам даю. А какие ж теперь можно плачи петь, после венца-то!

Марья Васильевна сказала примирительно:

– А, может, и лучше – без плача? Пора от дедовских обычаев отвыкать, не старое время.

Они вышли, а Варенька всё не могла успокоиться, всё вспоминала, как по правилам должно быть, под какую песню волосы чесать, под какую одевать, под какую фатой покрывать.

Зашла Нина и остановилась у дверей.

– Меня послали, может, помочь что надо?

Глаша встряхнула выглаженное платье, сказала с гордостью:

– Готово! Гляньте, боярышня, как новое стало.

Варенька хихикнула:

– Она теперь у нас не боярышня, а вся боярыня.

Нина с шумом втянула в себя воздух и выскочила за дверь.

– Что это с ней? – спросила Глаша.

Ей никто не ответил.

Застолья у царя Петра всегда бывали шумными, но сейчас он, казалось, хотел превзойти все прежние. Князь Радзивил тоже любил щедро гостей потчевать – для особо усердных под столом заране постилали сено.

Пир начался ещё без молодых. Когда их ввели в залу, крики, их встретившие, показали, что гости успели изрядно разгорячить себя напитками. Начались длинные поздравления, ещё удлинявшиеся оттого, что поздравлявшие не вполне связно выговаривали слова. Для подарков поставили стол позади молодых и весь его заняли, пришлось приставить другой.

– Маша, придётся тебе отдельную телегу в обозе заводить, – шепнула Варенька. Она сидела рядом и бдительно следила, чтобы Мария не ела и с Александром не шепталась.

– Но всё равно эта свадьба не такая, а я есть хочу, – ныла Мария.

Варенька делала большие глаза.

– Какая ни свадьба, а свадьба. Все же на тебя смотрят! А ты жевать примешься?

Мария смирилась. Своя свадьба оказалась гораздо скучнее чужой. На чужой и повеселиться можно и поесть. Тут же только и знай, что сиди как кукла, время от времени вставай да кланяйся. Иногда по-русски кричали: «Горько!», и тогда Саша наклонялся и неживыми губами прикасался к её лицу. Он тоже был здесь куклой.

– Смотри, царевич-то в зюзю напился, – незаметно повела глазами Варенька. – Видать, с последней надеждой простился.

На царевича Алексея Петровича смотреть было жалко и страшно: иссиня бледный, с прилипшими к черепу вылинявшими волосами, он то смотрел вперёд себя остановившимся взглядом, то ронял голову на руки, исправно опустошая при этом наливаемые бокалы. Соседи его не трогали.

В дальнем конце Мария увидела напряжённое лицо Шереметева, он, видно, давно смотрел на неё. Она вспомнила ту ночь, как возвращалась с ним в имение Олизаров впереди отряда драгун. Наклонилась к Вареньке.

– Знаешь, если б Саши не было, я б за Шереметева вышла.

Варенька тоже нашла его взглядом, кивнула.

Михаил встрепенулся, сделал какие-то знаки, закивал головой, потом поднялся и, стараясь не привлекать внимания, вышел.

– Сокрушается, – сказала Варенька.

К ней склонилась княгиня Долгорукая.

– Варя, не пора ли уводить молодых?

– Да, пора бы уж, Марья Васильна. Только кто же поведёт – свахи-то нету?

– Ты и отведи.

– Ой, – всплеснула руками Варенька, – мне нельзя, я же подружка.

Княгиня молча посмотрела на неё, и Варенька вздохнула.

– Ну и свадьба – всё шиворот навыворот. Ладно, я сейчас…

Она выскочила из-за стола и умчалась. Вскоре в залу боязливо вошли обозные девушки, те, что пели при входе молодых, а во время застолья заглядывали в двери и окошки из буфетной. У каждой в руках было по лукошку либо блюду, покрытому платком. Они выстроились в две вереницы от дверей до стола. Пьяные крики умолкли, когда началась протяжная русская песня. А уж когда в двери вплыла Варенька, покрытая большим узорным платом – ничего не забыла! – раздались аплодисменты.

Варенька сердито глянула на хлопальщиков, поклонилась молодым и с приличным случаю приговором подняла их с мест, повела по живому коридору. Песня усилилась, и вверх полетели горсти зерна. Гости кричали неразборчивое.