Джулия Джастис - Тайна мадам Лефевр

– Нет, не поедешь. Подожди, выслушай меня, – сказал Уилл, предупреждая протест Алистера. – Если бы мне требовался лихо орудующий саблей гусар, твоя кандидатура была бы идеальной. Но для этого путешествия. – Осмотрев кузена с ног до головы, он усмехнулся. – Твой голос, манера поведения, даже походка выдают в тебе Алистера Рэнсли из Бартонского аббатства, племянника графа, состоятельного землевладельца. Я же человек неприметный, а тебя разоблачат в мгновение ока.

– Ты тоже племянник графа, – напомнил Алистер.

– Это так, однако благодаря тому, что мой отец обманул и бросил мою мать, незамужнюю и беременную, у меня преимущество. Шесть лет я учился выживать в лондонских трущобах и знаю, как действуют воры, головорезы и мошенники.

– Да, но это будут австрийские воры, головорезы и мошенники. А ты не говоришь по-немецки.

Уилл пожал плечами:

– Воровство везде воровство. Ты удивишься моим многочисленным талантам. После Ватерлоо я не просто слонялся по госпиталю, наблюдая за выздоровлением Дома. В армии мне нашли иное применение.

– Он ведь сейчас здоров, не так ли? – спросил Алистер, отвлекшись при упоминании четвертого кузена из славной компании разбойников Рэнсли. – Он поправился?

Уилл воскресил в памяти отрешенное выражение единственного глаза Дома.

– Доминика прозвали денди. Самый красивый мужчина в полку, превосходил всех в верховой езде и женщин умел очаровывать, как никто другой. – Уилл знал, что Дому придется учиться мириться с чем-то большим, чем физические увечья – обезображенное шрамами лицо и ампутированная рука – и потеря былой доблести. – Еще нет. Стоило благополучно доставить его в Англию, как он тут же заявил, что я слишком долго с ним нянчился, и выставил меня вон. Так что я могу без зазрения совести отправляться в Вену.

Алистер нахмурился:

– Мне по-прежнему не нравится твоя идея ехать туда в одиночку. Макс говорил, что власти в Вене настоятельно не рекомендовали ему расследовать случившееся. Помощи от них не дождешься, предприятие может оказаться опасным.

– Опасным? – Уилл встал с кресла и обошел комнату по кругу. – Помнишь первое лето, когда мы все вместе жили в Суинфордском поместье? – неожиданно спросил он, глядя на Алистера. – Адвокат, нашедший меня в трущобах Севен-Диалз, доставил меня к графу. А тот, удостоверившись, что я действительно сын его брата, сослал меня в деревню, наказав тебе, Максу и Дому сделать из меня человека. Я был весьма непопулярным.

Алистер рассмеялся:

– Это еще мягко сказано! Угрюмый, немытый, клянущий окружающих на чем свет стоит.

– Две недели спустя вы с Домом готовы были утопить меня в озере. Только Макс не сдавался. Однажды ночью он подловил меня на конюшне, хотя я перепробовал все известные грязные ухищрения, и всыпал мне по первое число, а потом спокойно заявил, что мне нужно изменить поведение. Я его кузен и, кроме того, Рэнсли, поэтому от меня ждут соответствующей манеры держать себя. Я ничем не облегчал ему задачу, но он продолжал наставлять и уговаривать меня, пока не убедил, что у джентльмена преимуществ больше, чем у предводителя воров в трущобах. Макс понимал: если в конце лета граф не заметит во мне перемен, вышвырнет обратно на улицу, невзирая на родственные узы.

Уилл смотрел в окно, но видел не зеленые пастбища Бартонского аббатства, а узкие зловонные улочки Севен-Диалз.

– В этом случае я сейчас, вероятно, был бы мертв. Словом, я в долгу перед Максом за то, что он сохранил мне жизнь, подарил преданных друзей и кузенов, о которых можно только мечтать. Клянусь честью, не смогу спокойно жить до тех пор, пока не верну ему доброе имя. Тогда он, если, конечно, захочет, сможет стать великим политическим лидером. Мы-то знаем, каково его предназначение.

Задумчиво посмотрев на него, Алистер кивнул:

– Хорошо. Если я могу чем-то помочь, просто дай знать, договорились? Если бы Макс не отправил тебя и Дома вслед за мной в армию, меня, возможно, тоже уже не было бы в живых. Многие месяцы после того, как Де… – Он запнулся, осознав, что едва не произнес вслух запретное имя. – В общем, мне было все равно, жив я или умер.

Уилл подумал, что Алистеру до сих пор временами на это плевать.

– Мне может потребоваться помощь, чтобы добиться от властей разрешения на ввоз в Англию этой треклятой девки.

– Она, вполне вероятно, не захочет возвращаться. Ведь если ее признают шпионкой, здесь ее ждет виселица.

– Я умею быть убедительным.

Алистер засмеялся:

– Не желаю знать подробности. Когда ты намерен ехать?

– Завтра.

– Но ведь ты только вернулся! Мама ожидает, что ты пробудешь хотя бы неделю, да и Макс захочет увидеться с тобой.

Уилл отрицательно покачал головой:

– Твоя мама очень добра. А Макс лишь попытается отговорить меня от этой затеи. Будет лучше, если я не стану видеться с ним, пока… в общем, пока дело не будет сделано. Если он спросит, скажи, что я задержался на континенте по долгу службы. Кроме того, ты прав, с момента покушения прошло больше года. Нет смысла ждать, пока воспоминания людей померкнут еще сильнее.

– Держи меня в курсе. Помни, чтобы прийти тебе на выручку, мне потребуется время.

– Сегодня вечером спасать меня нужно разве что от чрезмерного потребления бренди. Да и это маловероятно, уж больно ты прижимист на этот счет.

Алистер со смехом взял бутылку и снова наполнил бокалы.

– За разбойников Рэнсли! – провозгласил он.

– За разбойников, – эхом отозвался Уилл.

Элоди Лефевр передвинула стул так, чтобы оказаться в луче послеполуденного солнечного света, струящегося через окно. Принимаясь за рукоделие, она с наслаждением вдохнула нежный аромат поздних нарциссов, которые собственноручно посадила прошлой осенью в крошечном садике на заднем дворе. Тонкую нотку к этому благоуханию добавляли фиалки.

Она замерла на мгновение, позволяя красоте и спокойствию окутать душу, смягчая дремлющее беспокойство, готовое пробудиться в любой момент. К вечеру вышивка будет закончена, а к ужину придет Клара с очередным заказом на рукоделие и вырученными за работу деньгами.

Элоди сумела выжить вопреки трудностям. Невзирая на постоянное, настойчиво гложущее стремление вернуться в Париж, убеждала себя потерпеть и продолжать работу, пополняя медленно растущий запас монет. Возможно, к концу года она накопит достаточно денег, чтобы возвратиться и разыскать Филиппа.

Стоило лишь воскресить в сознании любимый образ – черные кудри, падающие на лоб до самых бровей, вопрошающие умные глаза – как ее тут же затопила волна томления. Интересно, он по-прежнему в Париже? Изменился ли за полтора года с момента ее отъезда? Узнает ли он ее? Она мельком посмотрелась в зеркало, висящее на стене напротив. После долгого выздоровления она, конечно, похудела, раны ее не были видны, за исключением, пожалуй, искривленных пальцев. Взгляд затуманился, из-за долгих часов пребывания в помещении некогда сияющие каштановые волосы поблекли, но в остальном облик остался прежним.