Екатерина Мурашова - Глаз бури

– Скажите, я верно догадалась: это – Михаил Туманов?

Всегда румяная Даша нервно потирала пальцами серо-бледные щеки и казалась похудевшей. Во всяком случае, обширное, вполне нелепое платье с васильками по корсажу висело на ней, как на плечиках в гардеробе, словно внезапно стало велико по размеру.

– Софья Павловна! Софья Павловна! Послушайте! – придушенным шепотом позвала шляпница.

Софи стояла посреди зала малого ресторана и, задрав голову, беседовала с Иннокентием Порфирьевичем о потребном сюжете для фрески на потолке. К моменту появления шляпницы ей как раз удалось убедить управляющего, что богоугодная тема в ресторане игорного дома вряд ли окажется уместной, вовсе не будет настраивать посетителей на умиротворяющий лад, и, наоборот, в чем-то и кому-то может показаться даже кощунственной. Выполнив таким образом задание Туманова, который отчаялся говорить со своим управляющим на эту тему, Софи оглянулась. Дашка торчала из дверей и энергично махала ей рукой. Ветер от машущей руки долетел до лица Софи.

– Даша? – удивилась Софи, а Иннокентий Порфирьевич скорчил неодобрительную гримасу, так как не одобрял появления шляпниц в заведении в неурочное время. Впрочем, он, разумеется, их вообще не одобрял, но… Жалованье в Доме Туманова было достаточно высоко, чтобы слабый и грешный по своей природе человек мог закрывать глаза на некоторые, увы, неизбежные проявления общественного зла…

– Что случилось, Даша? Отчего ты меня звала? – спросила Софи, проследовав вслед за шляпницей в одно из небольших, незаметных с первого взгляда помещений, которыми изобиловал и славился Дом Туманова. Посреди комнатки стоял простой, выскобленный до белизны стол и два стула к нему. На столе кто-то просыпал из бумажного пакета белый порошок, по виду – крахмал. По стенам высились полки. На полках стопками лежало белье.

– Лизавету убили! – прошептала Дашка, задрожала нижней губой, но не заплакала, а только еще более посерела.

– Кто? Когда? Откуда ты знаешь? – сообразив, о ком идет речь, и отчего-то обозлившись, быстро спросила Софи.

Лизавета со своим неудержимым стремлением заработать деньги и вырваться из наемной бедности в иной слой – слой хозяев, ходила по краю, в этом у Софи не было сомнений. Но – убивать?! Что ж это такое?!

– Вчера вечером ее зарезали. Кто – если б знать! А я… я на опознание ездила! Вот жуть-то! – Дашка обхватила руками сдобные плечи и затряслась в ознобе.

– Почему ж ты? – удивилась Софи.

– Родственников-то у нее нет, а Кузьму, жениха, сразу не сыскали, – объяснила Дашка, отводя взгляд.

– Но ведь и здесь, – настаивала Софи. – Здесь, в Доме, она не с тобой накоротке была, а с Лаурой… Почему ж?…

– Лаурка как раз сегодня с утра в Лугу, к родным уехала. Нету ее… Жуть-то какая, Софья Павловна! А?! Что ж деется?! – Даше явно хотелось по-народному повыть, и тем хотя бы частично снять испытываемое ею напряжение, но она смущалась Софи.

Меж тем Дашино вытье совершенно не входило в Софьины планы.

– Где ж ее убили-то? И при каких обстоятельствах? Говори все, что знаешь!

– Щас. Щас все обскажу, – Дашка шмыгнула носом, и деловито вытерла под ним широкой, короткопалой ладонью. Видно было, как любовь к сплетням берет в ней верх над вроде бы искренним потрясением и страхом. – ВЫ пока вот сюда, на стульчик, садитесь, а я… Щас!

Далее шляпница на глазах изумленной Софи проделала следующее. Собрала в кулек и убрала на место просыпавшийся крахмал. Протерла стол начисто куском ветоши. Постелила простую, но чистую салфетку. Принесла откуда-то бутылку дешевого красного вина, два стакана и крупно нарезанный свежий ситный хлеб на тарелочке. Достала из складок платья два кулька – с солеными и сладкими орешками, и тоже высыпала их на стол двумя аккуратными горками. Софи, наблюдая за всем этим, не находила слов, хотя психологическая суть происходящего довольно скоро стала ей ясна. Дашка обустраивалась , чтобы с чувством, толком и всем возможным комфортом поговорить про убийство Лизаветы.

– Надо ведь и помянуть, – пробормотала шляпница, поймав взгляд Софи, и разливая в стаканы вино. Себе она налила почти полный стакан, а Софи – деликатно, на донышке.

– Значит, так… Не чокаясь… Мир ее смятенной душе, – шляпница пригубила вино и тут же скривилась от его кислоты. Слово «смятенной» звучало в ее устах довольно странно, и Софи опять подумала о том, насколько Дашка глупа по-настоящему и насколько – притворяется дурочкой.

Софи тоже пригубила, и мысленно произнесла несколько добрых слов в адрес покойной Лизаветы и кое-что, вовсе не благостное, в адрес ее убийцы. Кислый вкус вина показался ей приятным и уместным для данного случая.

– Я со следователем-то знакома буду… – доверительно начала Дашка, допив вино и закусив орешками. – Фамилиё у него смешное: Кус-мауль. А звать Густав Карлович. Из немцев.

«Должно быть, клиент,» – подумала Софи.

В самом знакомстве проститутки со следователем она не увидела ничего необычного. К этому времени она навидалась достаточно посетителей Дома Туманова, чтобы… Да и недавняя встреча с Васечкой Головниным еще была слишком жива в ее памяти.

– Он старенький уже дядечка, – Дашка подмигнула, подтверждая догадку Софи о характере ее отношений со следователем. – Но о-очень суровый. Когда он меня позвал, так сначала и не рассказал ничего. Поедешь, говорит, помогать мне в государственном деле. А я сразу почувствовала что-то, и ка-ак затряслась… А уж потом, как бедную Лизавету увидела! Грех это, я знаю, так говорить, но только я сразу подумала: вот она живая была на кошку похожа, и мертвая тоже… Зубы так оскалены, кожа натянулась, уши будто прижаты… Жуть просто! Как я теперь спать буду, и подумать не могу. Не дай Бог, привидится!

– Расскажи, что тебе удалось узнать у этого… Кусмауля, так? Ведь ты уж наверное, постаралась выведать побольше…

– Конечно, я постаралась! – с гордостью подтвердила Дашка, восприняв реплику Софи как комплимент. – И здесь-то самое ужасное и начинается!

– Что ж еще ужасное? – не поняла Софи. – Лизу убили – это ужасное и есть…

– Убили ее возле дома, вечером, на лестнице. Вообще-то она при графине на Казанской улице жила, но считала, свое жилье иметь нужно для… для частной жизни. Так она сама, бедненькая, выражалась. Бывала она там не каждый день, вот хозяйка, заметив, что она с вечера к себе поднялась, и зашла к ней утром, чтобы спросить что-то. Она-то Лизу на черной лестнице и нашла. Вроде она идти куда-то собиралась. А при Лизе бумаги какие-то были и книга…