Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы

– Слушай, а ты как думаешь, когда Айше клялась, ну… наследников Хюррем со свету сжить и кровную месть… – Джанбек запнулся.

– Договаривай уж, – буркнула сестра.

Они уже подгребали к дому. Бал прикидывала, как бы ей половчее, ни с кем не столкнувшись, проскользнуть в свою комнату, чтобы никто не заметил, что на ней мальчишеская одежда.

– Она что… действительно это самое и имела в виду?

– Конечно, – удивилась Бал. – Такие вещи если говорят, то это из глубины сердца идет. Даже, наверное, так: будто и не ты сам, а тобою что-то руководит.

– Что?

– Ну… справедливость, например.

– Представить не могу. – Бек покачал головой. – Вот она проникает во дворец… ну, скажем, Баязида. Или Селима. Да кого угодно.

– Думаешь, это так легко?

– Думаю, наоборот, вообще невозможно. Но допустим. Идет по коридору с кинжалом, открывает дверь… И что же, размахивается и вонзает клинок в живого человека? Чувствует, как лезвие проходит в плоть, задевает ребра, вспарывает там, в глубине, печень или легкие? Айше, моя… наша Айше, так сможет? Я и представить этого не могу.

Джанбал помолчала, прищурилась на камыши, сильно загребла веслом. Лодка пошла вперед быстрее.

– Это потому, что ты не знал настоящей ненависти, – сказала она тихо. – И, милостью Аллаха, никогда не узнаешь. Такая ненависть приходит от отнятой любви. Представь себе, что кто-то убил меня. Ни за что, просто за то, что у меня такая кровь. И нет меня, лежу мертвая, а враги руки потирают. Как бы ты с этим жил и что бы хотел сделать с обидчиками?

Джанбек не ответил, но сжал свое весло так крепко, что костяшки побелели.

Некоторое время они гребли молча.

– Хорошо, что у нас кровь простая, – сказал Бек, когда они уже привязали лодку к маленькому причалу. – Ни от матери, ни от отца нет в наших жилах крови, за которую убивают.

– Точно знаешь?

– И знать не хочу. То, что было в прошлом, в далеких незнаемых краях, оно там и осталось, разве нет? И теперь мы свободны быть теми, кем хотим, правда?

– Да, это хорошо, – откликнулась Джанбал. И тронула на груди, под воротом рубахи, топазовый медальон, безошибочно ощутив его сквозь ткань.

Они оба, конечно, сейчас вспомнили о слезах моря и защитном камне острова Зебергед . Но это же совершенно другое, правда? Ведь так?

Брат пошел вперед по аллее, а она кралась в тени деревьев. У дома стоял Ламии, рассматривал куст поздних осенних роз редкого дамасского сорта «Слеза заката». Пахли они одуряюще. Старая служанка Динч-ханум всегда собирала и сушила лепестки, потом пересыпала ими одежду, и, открывая сундук, Бал с детства привыкла чувствовать их тонкий чарующий запах.

Ламии в теплом вечернем предзакатном свете вдруг показался Бал особенно высоким и – девушке вдруг вспомнились слова из какого-то дастана о достославных воинах: «Столь прекрасен он ликом и телом, что говорит луне: “Или ты всходи, или я взойду”». Она сейчас впервые о нем так подумала, но мысль, показавшаяся нелепой до смешного, не задержалась, тут же исчезла – Бек подошел к Ламии, отвлек его разговором, стал показывать пойманных кефалей. Бал проскользнула мимо них быстрой тенью: в арку, в коридор, в свою дверь. Уф, никого.

Через несколько минут Джанбал вышла из своей комнаты уже в девичьем наряде, расчесав густые волнистые волосы, освежив лицо розовой водой и наконец-то смыв с рук рыбный дух.

Джанбек и Ламии вошли в дом вместе, брат показал и ей двух больших уснувших рыбин, похвастался уловом. Бал чуть заметно скривилась, наморщила нос.

– Рекой пахнут, – сказала она. – Но молодец, что поймал. На кухню отнесешь?

– Нет уж, я поймал, а ты отнеси. – Бек взглянул на нее с мальчишеской зловредностью. – Пусть Динч-ханум их нам зажарит, кефаль сейчас вкусная, жиру на зиму нагуляла.

Был день пазар, воскресенье. Подготовка к побегу шла по плану.

В пазар-эр-тези, понедельник, они нарезали камыша и сейчас вязали из него длинные, как бревна, плавучие веретена.

– Вот так, смотри, – показал сестре Джанбек. – Не надо слишком ровно, ты же не рукоделием занимаешься. Когда мы закончим плотик, он должен выглядеть как плавучий островок. А у тебя, посмотри-ка, все такое аккуратное, прутик к прутику, будто гладью вышиваешь.

Плавучий островок… В это время года камыш уже сухой и хрупкий, течение ломает его, относит к берегам и сбивает в неряшливые кучи. Их потом мотает по всей реке. Вот так и должен выглядеть их плотик, Бек прав.

Однако нечего ему задаваться, мальчишке!

– Да уж, твое такое вышивание никакую ткань не украсило бы, – сказала Бал, оглядывая творение брата: камышинки торчали во все стороны, то здесь, то там виднелись почерневшие листья, подгнившая трава. Но выглядел кусочек плавучего острова действительно как настоящий, будто не мальчишеские руки его связали, а сбила темная, уже по-осеннему холодная вода, при одной мысли о которой Джанбал захотелось убежать в свою комнату.

И спрятаться под одеяло, от всех спрятаться, от всего. От мыслей об Айше и ее скорой смерти, о том, как та уже идет за ней, жадная, темноглазая. Гонит коня, щурится от ветра и яркого осеннего солнца. Или прямо сейчас пьет кофе, остановившись в караван-сарае по пути из столицы.

Надо успеть! Джанбал вздрогнула, принялась вязать стебли, как показал ей брат.

Ото всех можно спрятаться человеку, но от себя-то никогда не получится. И каким человеком окажется она, Джанбал, каким другом, решается именно сейчас.

– Вот здесь будут отверстия для ваших голов, – сказал Джанбек, показывая, как прикрыть дырку в плотике торчащим камышом. – Держаться надо будет руками снизу, вот так. Чтобы только лицо на воздухе было, только чтоб дышать можно. Холодно будет, наверное, ну да ничего, недолго, потом разотретесь, согреетесь. Лодку спрячем внизу по течению, под мостом. Я в ней ждать буду. Плотик привяжем под стеной, у водоотвода. Я вчера видел там место, где плавучий камыш сам собой собирается, ну, река приносит, какой с нее спрос. Станет его чуть больше на рассвете – никто и не поймет. А потом плот течением вниз понесет. Вместе с вами. Руками-то будете держаться, ногами направлять, чтобы к берегу не прибило. Не знаю уж, как Айше плавает, – он вдруг смутился, и Бал поняла отчего: вспомнил, как сестра чуть не затащила их всех купаться в бассейне, – но ты сильная, сумеешь. Да и не сразу вас хватятся, если повезет. А там и стемнеет уже. Если увидим, что погоня, я вас тут же в лодке рогожей прикрою, рыбы сверху набросаю, у меня будет с собой…

Джанбал слушала его спокойный, уверенный голос, кивала и сосала палец, сильно порезанный острым камышовым листом. У крови был тяжелый соленый вкус, как и у мыслей об ожидающем ее испытании.

В день салы, вторник, они собрали и спрятали в лодке одежду на двоих – простую, крепкую. Мужскую одежду, только мужскую. Ладно, пусть будет юношескую.