Мюриел Болтон - Золотой дикобраз

— Ты мало ешь, — сообщил он своей жене.

Она посмотрела на него и спокойно ответила:

— Ты совершенно прав.

Затем встала и покинула гостиную.

Анна возвратилась в кабинет, чувствуя неприятные ощущения в желудке, к тому же в весьма дурном настроении. Мысленно она осыпала Карла упреками, а когда выяснилось, что он не возвратился и после полудня, ее внутренние монологи стали еще более ожесточенными. Она отправила прочь секретаря, и тот с радостью скрылся, так же, как когда-то толстяк Оливер скрывался в плохие дни подальше от злых очей ее отца. Оливер был давно уже мертв. Его убили по приказу Анны. Этого от нее потребовали некоторые бароны. Они не могли простить ему тех дел, что он творил вместе с королем, ее отцом.

Анна попробовала работать, но какая-то тревога ее не покидала. Еще бы, провести весь день с Жоржем. Тот, конечно, приложит все силы, чтобы настроить Карла в пользу Людовика. И это серьезно. Во дворе послышался стук копыт, компания возвращалась с охоты. Анна поспешила из комнаты, вниз по лестницам, пышные ее юбки шуршали следом за ней по ступеням. Распахнув резные двери, она замерла на пороге. Во дворе было шумно. К прибывшим (а они только что спешились с коней) со всех сторон спешили придворные, слуги и стражники. Внутри у нее все похолодело.

Рывком она выскочила из дверей на брусчатую мостовую и оглядела двор, отыскивая глазами Карла, предчувствуя какую-то катастрофу, сама еще не ведая какую. Она увидела его, и ее дыхание стало немного ровнее. Он стоял рядом с конем и шумно смеялся. Смеялся и жестикулировал, и Анну охватил страх, когда она услышала, что к его смеху присоединился смех Дюнуа и Жоржа. А затем она остановилась, да так внезапно, что едва не потеряла равновесие. В центре живописной группы находился Людовик. Закатное солнце четко высветило его черные волосы и белое, непривычно белое лицо.

Что-то внутри него подсказало, что она где-то здесь. Какая-то часть его тела всегда реагировала на ее присутствие. И он посмотрел вперед, поверх голов восторженной группы придворных, их взгляды встретились так же, как однажды много лет назад на балу. Но не было сейчас радости в ее глазах так же, как счастья в его. Тень каменной башни Бурже стояла между ними и железные прутья клетки.

Анна не смогла выдержать его взгляд. Она резко повернулась спиной и, прежде чем кто-нибудь смог заметить ее, удалилась. Как в тумане она добралась до кабинета, начала бесцельно по нему бродить, взяла со стола пачку писем, попробовала вчитаться и тут же положила обратно, не увидев ни строчки. Начала наводить на столе порядок и тут же мигом все снова смешала. И все это время чутко прислушивалась к голосам во дворе, что постепенно затихали. А в душу ей глядели темные глаза Людовика.

Ее вдруг затошнило, заболела голова, зазнобило, и вообще она почувствовала себя полностью разбитой. Подозрение, от которого она отмахивалась уже несколько недель, к ее ужасу, подтвердилось. Она была беременна. Ее колени не выдержали страшной правды, вдруг свалившейся на нее, и подогнулись. Она упала в кресло рядом со столом и уставилась на его полированную поверхность. Ну, почему это должно было с ней случиться? Она никогда не желала детей и тщательно следила за тем, чтобы их не иметь. И вот теперь, когда ей ни в коем случае нельзя отходить от государственных дел, именно сейчас она оказалась в таком отвратительном положении.

Немного спустя явился Карл. Он привел с собой Людовика, следом шли победоносный Дюнуа и настороженный Жорж. Анна отбросила прочь мысли о беременности, отложив обдумывание своего положения на более подходящее время. Надо было срочно решать, как быть с Людовиком. Очевидно, следует подождать, пока он снова не поддастся на очередную провокацию, а до тех пор, по-видимому, придется проявить спокойствие. Карла она снова подчинит себе, это несомненно, но на это тоже потребуется время и определенные усилия, ибо он уже вкусил чуть-чуть власти. Самое главное — времени мало остается на все это. Что за тяжкая доля родиться женщиной.

Карл ввалился с торжествующим видом. То, как хвастливо он представлял результаты своей охотничьей экспедиции, не могло не покоробить почти каждого из присутствующих. Свобода Людовика означала для них слишком много, чтобы обесценивать ее подобным образом, но Карл ничего этого не понимал. Какой уж из него дипломат.

Анна заговорила холодно и официально с таким видом, как будто эта акция, предпринятая Карлом, ее нисколько не удивила.

— Монсеньор, — процедила она, не поднимая глаз, — мы надеемся, что тот опыт, неприятный опыт, что вы приобрели, пойдет вам на пользу. Мы также надеемся, что теперь, получив королевское прощение, вы наконец сможете удовлетвориться существующим положением вещей и ради своего же благополучия не станете впредь предпринимать никаких опрометчивых шагов.

Взволнованный Дюнуа что-то забормотал, на лице Жоржа застыла улыбка, но Людовик без промедления ответил:

— У меня была возможность хорошо обдумать весь мой прошлый опыт, и о многом, что тогда случилось, очень о многом, весьма сожалею.

Это было не совсем то, что могло удовлетворить Анну, но она была вынуждена принять его слова как раскаяние.

— Хотелось бы верить, что это так. У вас будет много возможностей доказать свою искренность и отблагодарить короля за дарованную вам свободу. Я призову вас из Блуа, когда мы возвратимся в Амбуаз и будем готовы вас видеть. А до тех пор мы желаем, чтобы вы оставались дома.

Карл начал было протестовать, но Анна взглядом остановила его. Он залился краской, и Людовику даже стало его жаль. Но сам Людовик был вовсе не против, чтобы оставаться в Блуа. И хотя все это прозвучало довольно унизительно, он поспешил согласиться.

— Благодарю вас. Я буду рад отдохнуть немного дома.

Он повернулся к Карлу.

— Я очень ценю ваше понимание моего стремления к покою и с нетерпением буду ждать вашего приглашения.

Карл почувствовал себя немного лучше, как-никак он король, хотя предпочел бы держать Людовика рядом с собой, при дворе. Теперь, когда он снова оказался с Анной, вся его храбрость мигом куда-то улетучилась.

Людовику позволили удалиться. Он поклонился королю и Анне и покинул кабинет, сопровождаемый Жоржем и Дюнуа. Несчастному же Карлу сестрой было предложено на несколько минут задержаться. Когда дверь за этими тремя затворилась и он остался с Анной один на один, ноги его вдруг сделались точно из мягкого теста. С минуту она пристально смотрела на него с явной неприязнью, а затем начала выговаривать:

— Что же ты наделал, жалкий болван?

И очень скоро ядовитый язычок сестрицы сделал свое черное дело. Акт, который казался Карлу столь восхитительным, превратился на самом деле в бессмысленную и опасную затею.