Эльвира Барякина - Князь советский

Он отвечал на расспросы о Москве и с удивлением приглядывался к людям, приютившим Нину. Умные, одухотворенные лица, опрятность и хороший вкус даже в бедной одежде, фразы на иностранных языках, которые все понимали…

Самый младший из Беловых, двенадцатилетний мальчик, которого все уважительно называли Георгий Владимирович, острил на латыни.

– Он у нас древним Римом увлекается, – сказал граф, взъерошив сыну волосы. – Не знаю, как будем учить его. С нашей родословной в университет не поступишь.

– Я сам себя научу! – с большим достоинством ответил Георгий Владимирович.

Оставалось только диву даваться: кому пришло в голову объявить этих людей ненужным хламом, которому нет места в современной жизни? Ведь это цвет нации!

После обеда устроили танцы. Обеденный стол вынесли в другую комнату, графиня сняла покрывало с крышки старенького пианино и принесла ноты.

– Кавалеры, приглашайте дам на первый контрданс! – сказал Белов, становясь в середину комнаты.

Клим поклонился Нине.

– Мадам?

Она присела, как когда-то учили в гимназии, и подала ему руку.

Танцевали все. В комнате трещали полы и подрагивали занавески. Пары носились, сталкивались и кружились с хохотом и визгом. Уставшие дамы падали на стулья и обмахивались платками.

– Еще! Мама, еще! – кричали девушки, и музыка снова гремела на весь дом.

Все происходящее казалось Климу странным сном: они с Ниной прятались в чужом доме, их одолевали страх, неустроенность и невозможность ничего планировать, но прямо сейчас, в данный ослепительный миг, жена Клима смотрела на него влюбленными глазами – и за это не жалко было отдать все на свете.

Умопомрачительное счастье – идти вместе с Ниной в кухню и поливать ей на руки из кружки, чтобы было удобнее умываться.

– Вот наша продукция! – с гордостью показала Нина на кусок мыла в форме петушка. – Мы заливаем его в старые формочки для печения и леденцов. Правда, здорово получается?

Клим кивнул.

– Правда.

Вода с шумом лилась в эмалированное ведро, Нина ежилась от холода и вытирала лицо полотенцем – таким стареньким, что оно больше походило на марлю. Потом настала очередь Нины поливать.

«Боже мой… Я сейчас пойду спать с мой женой», – думал Клим и от подобной перспективы у него замирало сердце.

Им постелили на полу в кабинете Белова – маленьком дощатом «скворечнике», заполненном книгами, портретами великих писателей и мешками с сушеными яблоками.

Граф великодушно вывернул из люстры единственную на весь дом лампочку и предложил ее гостям, но Нина сказала, что они с Климом обойдутся церковной свечкой.

Закрыться от всего мира на хлипкую щеколду, поставить свечу в стеклянную банку, как цветок в вазу и, сев на сшитое из цветных лоскутков одеяло, искоса поглядывать друг на друга…

Нина легла на спину, и ее волосы раскинулись вокруг головы – как волнистые лучи вокруг солнышка на детском рисунке. Клим провел пальцами по одному лучу, потом по второму…

Он знал, что им надо поговорить об Оскаре Рейхе, но не представлял, как начать этот разговор: слишком уж не хотелось возвращаться с небес на землю.

– Знаешь, о чем я думаю? – проговорила Нина. – Вот тут, в Салтыковке, и есть моя Россия. Эта дача, эти люди, это мыло в формочках. Я бы век отсюда не уезжала.

Клим кивнул.

– Я тоже. Но тебе нельзя тут оставаться, ведь Оскар…

– Давай потом… Не хочу даже слышать об этом!

Она потянула Клима за ладонь, но он из озорства не поддался, и Нина не смогла совладать с его рукой, даже навалившись на нее всем весом.

– Я так не играю – я в домике! – смеясь, объявила она и натянула на голову отворот ситцевой наволочки в мелкий цветочек – слишком большой для диванной подушки, которую им выдали Беловы.

– Ой, нет… я не в домике, я в раю! Хочешь в гости?

Как можно было отказаться?

Вот это было самое лучшее – баловаться, как дети, разглядывать на свет пестрые цветочки на наволочке и целоваться.

Клим проводил рукой по Нининой талии: все ниже и ниже… Потом был крутой взлет бедра, и снова спуск, но теперь уже плавный и неторопливый. Хотелось растянуть время и вобрать в себя как можно больше деталей: едва уловимое тепло на простыне – там, откуда только что сдвинулась Нина; круглый выступ косточки на ее запястье; покрывшееся мурашками предплечье…

Человеческая душа не способна была выдержать такое: Клим стиснул Нину в объятиях и вдруг осознал, что они дышат в одно дыхание.

Шуму было много – так получилось.

– Беловы нас выгонят с позором, – прошептала Нина, натягивая одеяло на плечо.

– К тому же мы осрамились перед классиками, – отозвался Клим, показывая на портреты Пушкина, Толстого и Достоевского.

Великие мужи смотрели на них с явным осуждением.

Свеча догорела и погасла, выпустив струйку сизого дыма, и в воздухе остро запахло паленым.

– Оскар откуда-то узнал, что я хожу на курсы шоферов, – едва слышно проговорила Нина. – Он сказал, что у него в портфеле лежат изобличающие меня документы, и я испугалась, что он хочет сдать меня ОГПУ…

Клим продел свои пальцы сквозь Нинины и сжал ее ладонь.

– Ничего не бойся – я с тобой.

– Да поздно уже бояться… Оскар принялся меня душить, а я огрела его стартером и забрала портфель. Но там оказали не документы…

– А что?

– Десять тысяч американских долларов сотенными купюрами.

Клим аж приподнялся на локте.

– Ничего себе…

Нина приникла к нему и вдруг расплакалась.

– Ты прав, мне нельзя оставаться у Беловых – они и так по краю пропасти ходят. А что будет, если меня поймают?

Внезапно Клима озарила идея:

– Я знаю, как нам быть! Мы запишем тебя немецкой крестьянкой, у которой сроду никаких документов не было, кроме справки из сельсовета. Нам хватит денег Оскара на то, чтобы заплатить взятку Баблояну. Он оформит загранпаспорта, и мы отправим тебя в Гамбург, чтобы ты зафрахтовала пароход. Ты останешься в Германии, а потом мы с Китти к тебе приедем: у меня все равно скоро заканчивается контракт.

– Мы с тобой жулики, – всхлипнула Нина. – Вот Беловы никогда бы не воспользовались крадеными деньгами!

– Но зато мы два сапога – пара, – отозвался Клим. – И мы не подходим никому, кроме друг друга.

Галя позвонила Климу и безо всяких объяснений сказала, что больше не придет на Чистые Пруды. Он буквально вздохнул с облегчением, но стоило ему разобраться с одной проблемой, как у него тут же появилась другая: за ним начали следить. Теперь напротив его дома постоянно дежурили соглядатаи.

Казалось бы, подумаешь – за тобой везде ходят ненавязчивые товарищи! Ведь тебя же не бьют и, по большому счету, к тебе не лезут. Но в то же время ты понимаешь, что у тебя отняли такую «мелочь», как свободу, и ты уже не можешь идти, куда тебе надо, и встречаться с теми, с кем хочешь.