Сычев К. В. - Роман Молодой

Князь Роман, помещенный в отдалении от великого князя, ниже его самых родовитых бояр, несомненно, был этим унижен, но вида не подавал: почти напротив него сидели, тоже на достаточном от жениха расстоянии, князья Дмитрий и Владимир, которые были явно недовольны занимаемыми местами. Тем не менее, они располагались за духовенством, всегда чтимым в Москве, и это было не так позорно, как положение князя Романа.

– Вот тебе и новый великий князь! – думал Роман Михайлович, искоса поглядывая на жениха и невесту. – Покруче своего батюшки! Гневен, своенравен да еще и зол на меня! Вижу, что мне не будет здесь жизни!

Бывший брянский князь опустил голову и задумался. Прошлый год был для него временем долгих размышлений. С одной стороны, он был доволен ответом великого литовского князя Витовта его посланнику Ослябе, потому как имел теперь на худой конец убежище. С другой же стороны, укоренившиеся привычки, сложившийся уклад жизни и старость требовали покоя. Весной скончался его верный друг и родственник – боярин Иван Родионович Квашня, лишь на год переживший великого князя Дмитрия. Проживший долгую и славную жизнь – около девяти десятков лет – влиятельный боярин не один раз защищал Романа Брянского от великокняжеского гнева, связанного с боярскими оговорами. Даже перед самой смертью он вступился за бывшего брянского князя, когда Василий Московский, узнав о пребывании боярина Осляби в Литве, хотел устроить «надобный сыск». Но дело ограничилось лишь спором на боярском совете, где Иван Родионович заявил, что «брянский боярин Ослябя Иваныч ездил к славному святителю Киприану, которого давно знал, чтобы попроситься к нему на службу!» Когда же там, на совете, сам митрополит Киприан подтвердил эту мысль и хорошо отозвался о «набожном человеке Андрее Ослябе», как о своем верном слуге, подозрение у великого князя прошло, но доброжелательства по отношению к Роману Брянскому не прибавилось. Удручало и то, что великий московский князь перестал приглашать его и брянскую дружину на свою охоту. Все это говорило о приближавшейся опале. – Зачем я теперь этому молодому князю? – думал расстроенный Роман Михайлович, выпивая чашу за чашей крепкое заморское вино и не пьянея. – Я уже стар, и мои руки дрожат…Кому нужен слабый старик? Может, уйти в какой-нибудь дальний монастырь? Не сложилась у меня жизнь! По глупости, из-за дружбы с Москвой, я потерял свой законный удел! И вот теперь маюсь, как сирота или жалкий шпынь…

– Вставай же, Роман! – вдруг громко сказал, взмахнув рукой, князь Владимир Андреевич. И князь Роман, подняв голову, увидел, что все, сидевшие за его столом, пристально на него смотрят. – Ох, ты, Господи, – спохватился он и вскочил со скамьи, – надо же преподнести свои подарки!

– Видно ты захмелел, Роман Молодой! – сказал, улыбаясь, великий князь Василий. – Однако здесь нет ничего плохого: значит, тебе по душе моя свадьба!

– Именно так, великий князь! – кивнул головой Роман Михайлович, наклонившись к столу и извлекая из-под него две небольшие берестяные коробки. – Желаю тебе здоровья, великий князь и славный жених! Это – тебе! Золотой наручник с заморскими лалами! – Он передал свой дар боярам, а те, в свою очередь, через соседей, доставили его великому князю. – А это – жемчужные серьги из самой Индии – красавице невесте! Будьте счастливы, живите в любви, наплодите много здоровых и красивых детей, чтобы ваш славный род процветал на века и радовал русских людей!

Князь Роман сел и вновь опустил свою седовласую голову.

– Значит, ты хочешь, Роман, чтобы только русские радовались благополучию моего рода! – вдруг громко сказал князь Василий. – Однако у меня есть бояре не русского происхождения! Кроме того, при моем дворе бывают и чужеземцы…А вон за теми столами, – он махнул рукой, – собрались славные литовцы! Ты считаешь, что они не должны радоваться?

Бояре шумно загудели, выражая свою радость мудростью великого князя и унижению Романа Брянского. Однако последний не долго сидел, храня молчание.

– Я потому упомянул русских людей, – сказал он, вставая, – что твоя земля только на них и держится! Они нас и кормят, и защищают! А если ты хочешь, чтобы чужеземцы или язычники любили тебя как сына или родного отца, тогда я желаю тебе и этого от всей души!

Он вновь сел на свое место, и в пиршественной зале установилась мертвая тишина.

– Что ж, – пробурчал великий князь, заскрипев зубами так, что стало слышно даже тем, кто занимал самые отдаленные от жениха места, – ты, Роман, всегда любил правду, не взирая на время и место! – Он привстал из-за стола, но в этот миг красавица-невеста потянула его за рукав и что-то тихо сказала. Великий князь сразу же успокоился и, взяв себя в руки, улыбнулся. – Ладно, Роман, – сказал он, усаживаясь в свое кресло, – ты сказал, конечно, теплые слова, но неразумные…Может, такова твоя мудрость, и нам не постичь ее глубину…Однако пируй себе спокойно, а за твои скромные подарки – моя благодарность! Как говорят: от бесплодной ярки – хоть мяса кусок!

Бояре с хрипом, громко и яростно, захохотали.

Князь Роман вновь поднял голову, его лицо покраснело, глаза потемнели, он уже хотел встать и резко ответить великому князю, но, увидев, как митрополит Киприан сделал ему знак успокоиться, вынужденно улыбнулся и, протянув руку к серебряной чаше, только что вновь наполненной услужливым великокняжеским холопом, громко сказал: – Здоровья молодым! Долгих им лет!

– Здоровья! – подхватили его слова веселые от только что произошедшей сцены бояре. – Слава великому князю и его красавице невесте!

К вечеру, после того как молодые удалились в опочивальню, а гости стали расходиться по своим теремам, предвкушаю завтрашний пир, к брянскому князю Роману, вставшему из-за стола, подошел седовласый знатный литовец. – Здравствуй, Роман, – сказал он, улыбаясь. – Неужели ты не узнал меня, друга своей юности?

– Это ты, Ердвил? – вздрогнул от неожиданности Роман Брянский. – Клянусь честью, не узнал! Мы с тобой так состарились!

– Ты не забыл, Роман, как мы с тобой затащили на сеновал молодую девку и сыграли с ней смешную шутку?! – усмехнулся Ердвил. – Тогда мой батюшка так разукрасил мне зад, а твой – нещадно тебя обругал!

– Помню, славный Ердвил, друг моего детства, – пробормотал Роман Михайлович, роняя слезу. – Мне так не хватало здесь в Москве твоей дружбы и добрых слов…Я раскаиваюсь, что не пошел по пути своего отца и не остался в славной Литве…Здесь у меня нет ни душевного утешения, ни княжеской славы!

– Я слышал сегодня слова великого князя и хочу поговорить с тобой! – тихо сказал литовский боярин. – Однако нам нужно отсюда уйти, чтобы злые уши не слышали моих слов!