Сычев К. В. - Роман Молодой

– Ладно, тогда пошли ко мне в терем, и мы побеседуем за чашей доброго вина! – сказал Роман Михайлович, оглядываясь. Но в пиршественной зале никому до него не было дела: одни бояре, наевшись и упившись, шли, поддерживаемые с двух сторон слугами, к выходу; другие сидели за столом и славословили по поводу свадьбы. На бывшего брянского князя никто не смотрел.

Они вышли в простенок, охраняемый великокняжескими стражниками, добрались до лестницы и спустились вниз. Там, в темном мраке, князя Романа ждали его верные слуги. – Пошли домой, княже, – сказал его любимец, Пучко Шульгович. – Мы уже за тебя беспокоимся. Здешние слуги говорили про тебя опасные слова!

Князь кивнул головой и пошел рядом с боярином Ердвилом.

Романов терем был неподалеку от великокняжеских хором, и вскоре они уже сидели в теплой светлице, попивая старое греческое вино.

Друзья детства долго говорили на литовском языке о своей прежней жизни, вспоминали многие смешные и, порой, нелепые вещи, пока, наконец, боярин Ердвил не перешел к делу.

– Послушай, Роман, – сказал он после очередной выпитой ими чаши. – Мне сегодня очень не понравились злые слова Василия Московита…Я вспомнил своего господина, славного Витаутаса. Он разговаривал со мной перед отъездом и просил, чтобы я пригласил тебя к нему на службу. Зачем тебе этот неблагодарный и самоуверенный Василий? У тебя ведь всегда есть место под сенью славного Витаутаса! Уходи отсюда, как можно скорей! Забирай свою семью, дружину, верных слуг и приезжай в Любутск! Ты получишь богатую землю или добрый удел! Витаутас очень нуждается в честных и знатных людях, чтобы защищать нашу Литву!

– Я рад твоим словам, мой детский друг, – улыбнулся захмелевший князь Роман, – но пока у меня нет удобного времени для отъезда. Повод, конечно, есть: я до сих пор не присягал на верность Василию! Поэтому я подожду, когда появится возможность для тихого и безболезненного ухода! Я обязательно приеду в Литву! Мне только жаль, что я напрасно потратил свои лучшие годы на службе неблагодарной Москве! Здесь нет и никогда не будет правды!

Великий тверской князь Михаил Александрович заседал в жаркий летний день 1391 года со своими боярами на совете. Обсуждали набег татарских орд хана Тохтамыша на Вятку. Эти вести принесли тверские купцы, возвратившиеся из Москвы. Они же сообщили, что великий московский князь Василий Дмитриевич, потрясенный «ордынским разорением», срочно выехал в Сарай. – Неужели царь опять начал великую вражду с Москвой? – задал вопрос Михаил Александрович. – Может, он передаст нам грамотку на великое владимирское княжение?

– Вряд ли, великий князь! И трудно сказать, что Москва как-то пострадала! – возразил боярин Михаил Иванович. – Ведь Вятка – новгородская земля! А Василий Московский отправился в Орду, чтобы заступиться за Новгород! Москве же никто не угрожает. Василий Дмитрич нынче в дружбе с царем: платит ему большой «выход» и каждый год отсылает в Сарай богатые подарки! Он не жалеет серебра ни самому царю, ни его приближенным! Поэтому не следует искать вражды к Москве из-за какого-то набега на Вятку! Впрочем, и нам не нужна эта вражда!

– Не нужна! Не нужна! – закричали прочие бояре. – Нам нужен только мир! У нас своих бед предостаточно!

– В самом деле, – подумал великий князь Михаил, – бед у нас хватает!

И он, поглощенный тяжелыми думами о происходящем, не обращая внимания на возникшие между боярами ссоры, мысленно вернулся к последним событиям тверской жизни. Из Твери только что уехал митрополит Киприан, приглашенный самим великим князем, чтобы «судить владыку Евфимия».

Отношения великого князя Михаила Тверского с епископом Евфимием не сложились с первых дней его «поставления». Последний считал себя вправе свободно высказывать свои суждения на действия Михаила Александровича, часто порицал его «за превеликие ошибки» и, порой, унижал в присутствии тверских бояр «наставлениями и поучениями». Такое поведение епископа было неприемлемым для великих тверских князей, которые в былые времена сами назначали владык и лишь утверждали свое решение московским митрополитом. Но в недалекие времена тверские князья были значительно сильней, обладали большим влиянием на удельных князей Руси и, порой, владели ханским ярлыком на великое владимирское княжение. Однако после известной осады, которой подверглась Тверь при Дмитрии Ивановиче Московском, сумевшем привлечь к борьбе с Михаилом Александровичем почти всех удельных князей Руси, могущество Тверской земли пошатнулось, и это сказалось даже на церковных делах. Имея в своем уделе непокорного епископа, Михаил Тверской не мог в полной мере проявлять свою власть и решил любой ценой от него избавиться. Сделать это было не так трудно потому, что епископ Евфимий изначально проявил чрезмерную строгость и даже суровость по отношению к местным священникам и церковным служкам, обижая их мелочными придирками и «жестокой хулой». Разгневанный на свой клир, епископ частенько отпускал затрещины и оплеухи подчиненным ему попам и дьяконам, назначал им всякие церковные наказания и не терпел ничьих советов или возражений. Он довольно строго вел церковный суд, вмешивался в семейные дела паствы и многократно выносил «суровые решения о супружеской измене», запрещал «женатым людям посещать веселые дома», следил за нравственностью своей паствы, соблюдением постов, не терпел мздоимства, словом, вел себя так, как и следовало поступать «по законам православной церкви». Даже советы, даваемые им великому князю, преследовали благую цель. Но «закон» – одно дело, а жизнь – другое. Великий князь Михаил умело использовал противоречие между добрыми намерениями епископа и возможностями их осуществления. Ему удалось натравить на «сурового» владыку своих преданных бояр, церковный клир и даже паству. Он охотно принимал в своей думной палате всех жалобщиков на самоуправство отца Евфимия, собирал на него по крупицам любые, порочившие епископа сведения, оглашал эти сведения перед боярами, даже не считая нужным проверить их достоверность, и готовил основу для свержения ненавистного владыки.

Наконец, когда, по мнению Михаила Александровича и его бояр, было собрано достаточно сведений для низложения несчастного епископа, на боярском совете было принято единодушное решение: обратиться к митрополиту Киприану в Москву «со слезным прошением, чтобы святитель отстранил его от епископии».

Митрополит московский и «всея Руси» достаточно серьезно отнесся к тверскому посланию и лично с огромной свитой церковных иерархов выехал в Тверь. Его сопровождали: два митрополита-грека, гостивших в Москве (Матфей Адрианопольский, Никандр Ганский), епископы Михаил Смоленский, Стефан Пермский и Исакий Брянский, прибывший немного позднее. Митрополичий поезд был торжественно встречен. За тридцать верст от Твери его ожидал внук великого князя Александр «со многими боярами». На другой день, «за двенадцать верст», к митрополиту на благословение прибыл старший сын великого князя Михаила, Иван, и, наконец, «в субботу по вечерне» «за пять верст от города» к святителю приехал сам великий князь. – И славный митрополит вышел к нашему великому князю из своего шатра, и благословил Михаила Александровича, и поцеловал его, и они долго сидели, душевно беседуя об общей пользе! – провозгласил на Красной площади Твери при массовом стечении народа великокняжеский глашатай.