Джоан Вулф - Сделка

Я поднялась с кресла, подошла к окну, взглянув на подъездную аллею. Дождь не прекращался, похоже, зарядил на весь день.

— Не лучшее время для поездки в Лондон, — пробормотала я.

— Да, — согласилась Джинни. — Но Ральф был настроен решительно, и я не стала его отговаривать. Одна только мысль о каком-то безумном стрелке пугает меня до… не знаю до чего. В кого он метил… и зачем?

Я повернулась от окна с намерением переменить тему, пока разговор не коснулся моего сына.

— Что вы читали, когда я вошла? — поинтересовалась я.

— А, это… — Она раскрыла книгу, вынула закладку. — Называется «Домашняя мебель», автор некий Томас Хоуп… Нам ведь придется все обставлять заново. Но скажу по правде, мне не нравятся все эти новомодные образцы в египетском стиле. Я остаюсь приверженцем стиля шератон. Как и мой брат. Мы очень консервативны, — добавила она с улыбкой.

Я решила избегать и разговоров о Ральфе.

— Пришла выбрать какой-нибудь роман, не привыкла сидеть без дела, просто не нахожу себе места. Дома в такие дождливые дни всегда немало работы. Хотя бы с расходными книгами.

Джинни взглянула на меня с изумлением:

— Вы сами все подсчитываете?

Я ответила ей таким же взглядом:

— А кто же сделает это за меня? Я привыкла к этому чуть не с детства. Моя мать тоже сама вела хозяйство, и я привыкла к мысли, что это обязанность всякой женщины. У тети Маргарет я также занималась этим… Ох, извините, Джинни, все это вам не слишком-то интересно.

— Нет, почему же, — с улыбкой возразила она. — Я тоже далеко не во всем полагаюсь на управляющего и справляюсь с расчетами не хуже, чем мой муж со своими непонятными вычислениями, связанными с любимыми звездами.

Но если бы я доверила ему наши расходные книги, мы наверняка давно разорились бы.

Я ответила ей улыбкой и снова уселась за стол.

Лицо ее утратило следы веселости и опять стало серьезным, даже напряженным, изящные руки с длинными пальцами, похожие на руки Ральфа, поглаживали книгу.

— Вы любите деревенскую жизнь, Гейл? — спросила она.

— Очень. Впрочем, иной я, пожалуй, и не знаю.

— Никогда не были в Лондоне?

— Нет. Но, признаюсь, хотела бы побывать. Мой муж много о нем рассказывал, а я так и не удосужилась съездить. Провинциальная жизнь затягивает.

Мне вдруг пришло в голову, что появись я в Лондоне, в так называемом приличном обществе, мне пришлось бы довольно туго: сначала пошли бы слухи, что мой сын появился на свет всего через шесть месяцев после моего замужества, а потом — то есть теперь — все бы заговорили о подозрительном наследстве, полученном Никки, ну и вдобавок — о том, что я любовница лорда Сэйвила.

Да, симпатичный букет… Раздолье для всевозможных сплетен и предположений, одно фантастичнее другого.

Все эти мысли, подумала я с раздражением, не могут не приходить в голову женщине, сидящей сейчас напротив меня, и уж лучше бы она напрямую спросила об этом, чем беседовать о преимуществах сельской жизни, о мебели и погоде.

Но если Джинни и намеревалась так поступить, то шла к этому уж слишком окольным путем.

— Ваш отец носил какой-нибудь титул? — спросила она, не поднимая глаз от книги.

Вот это уже другое дело — вопрос достаточно прямой.

Так же прямо я ответила:

— Мой отец — нетитулованный мелкопоместный дворянин без всякого состояния. Деньги на семью он зарабатывал врачебной практикой. И его дочери, разумеется, не вращались в высшем свете.

Джинни подняла голову, посмотрела на меня, и в ее глазах читалось нечто непонятное: какая-то смесь из удивления, уважения и сожаления. А скорее, я все это сама придумала.

Поскольку она больше ни о чем не спрашивала, я решила, что настала моя очередь задавать вопросы:

— Мы говорили о ведении хозяйства. А кто занимается домом после смерти леди Сэйвил?

— Тот, кто и раньше, — ответила Джинни довольно сухо. — Наш кузен Джон Медвилл. Он занимается закупками, выплачивает жалованье прислуге и налоги.

— А ваш брат?

— Ральф взял на себя главные хозяйственные заботы: взаимоотношения с арендаторами и с наемными работниками. Дел очень много, но он любит поместье и все, что с ним связано. Даже не просто любит, а, я бы сказала, обожает. Здесь он чувствует себя счастливым.

Последние слова она произнесла с явным одобрением, даже с нежностью.

— Могу его понять, — произнесла я совершенно искренне. — Ведь тут все ваши корни.

После некоторого колебания Джинни добавила:

— Его страсть к Сэйвил-Каслу несколько осложняла отношения с Джеральдиной, его женой… ведь та была типичной горожанкой. Она просто ненавидела замок и все, что с ним связано, постоянно рвалась в Лондон, где и проводила большую часть года… Как я уже сказала, это вносило… некоторую напряженность в их отношения.

Не зная, что ответить на ее откровения, я произнесла банальную фразу:

— Если супруги любят друг друга по-настоящему, все это не так страшно.

Листая книгу и не поднимая головы, Джинни сказала:

— По правде говоря, насколько я могла судить, их взаимное чувство довольно быстро угасло… Увы, это так… Когда бедняжка умерла, Ральф больше горевал о потере ребенка… сына.

То, что я услышала от Джинни, в корне отличалось от того, что говорил мне Джон Мелвилл, и лишний раз подтверждало простую истину, что чужая душа — потемки. Но если Джинни права, то почему они вообще поженились? Во всяком случае, чего-чего, а корысти здесь быть не могло ни с одной стороны. Ведь ни титул, ни деньги — как в случае с Джорджем и Гарриет — Ральфу и Джеральдине не требовались. Все это у них уже было.

Я все-таки задала этот вопрос Джинни, и вот что она ответила, на этот раз глядя мне прямо в лицо:

— Вы же видели портрет жены Ральфа у нас в галерее? И знаете моего брата, так сказать, в натуре. Разве они не удивительная по красоте пара? И разве найдется женщина, которая не пожелала бы его?

Я почувствовала, что краснею, и Джинни милосердно отвела от меня глаза.

— А то, что они совершенно не подходят друг другу, — заключила она, — стало очевидным лишь после свадьбы.

То же самое, кто знает, могло произойти и у нас с Ральфом, подумала я, если бы… Но ничего этого быть не может, а потому и опасаться нечего. Зато мы сумели проверить одну из граней — возможно, самую главную — любого брака. И уж в этом отношении беспокоиться не о чем… Впрочем, кто из мудрецов сказал, что все в нашем мире преходяще?..

Только не с моей стороны! Нет… Я никогда… Никогда в жизни не перестану любить его, восхищаться каждой черточкой его лица, каждым движением тела и души. И ничего не захочу изменить в нем!

Но и он, даже если бы захотел, вряд ли сумеет изменить меня…

— Наверное, мне не следовало, — услышала я слова Джинни, — пускаться в откровения, но, уж видимо, день выдался такой. Тянет за язык. — Она снова потерла виски. — Из головы не выходит этот проклятый стрелок из лука! Наверное, какой-то безумец…