Марина Гилл - Ветер пыльных дорог

– Вы не возражаете, если я оставлю вас, чтобы присоединиться к Её светлости?

Пьер улыбнулся ей и кивнул. При этом он бросил долгий взгляд на Матильду, как будто догадываясь о чём-то, но ей уже было всё равно. Завтра Пьер покинет двор и столицу, и никто не помешает им с Гериком видеться.

Эмма и впрямь направилась к герцогине Аликс, но по пути Матильда успела кратко поведать ей, как прошла встреча с Гериком.

– Поздравляю! – воскликнула Эмма. – Я очень рада за тебя. За вас обоих! Только будь осторожна. Не нравится мне, что вокруг тебя целая стая мужчин вьётся. Особенно этот мрачный граф Рэндуилл, – поёжилась она, метнув взгляд в ту сторону, где он находился.

– Думаешь, мне это нравится? – вздохнула Матильда. – Но ничего, теперь мне гораздо легче выносить их, когда мы с Гериком всё уладили между собой.

– Я представляю, – пожала ей руку Эмма. – А сейчас я посижу с герцогиней, а то Пьер и так странно поглядывает в нашу сторону.

Матильда не стала оборачиваться, чтобы проверить, только кивнула и вернулась на своё место к Рэндуиллу.

Возвращались все в замок в приподнятом настроении, за исключением Её светлости, которая плохо себя чувствовала и уверяла, что точно простудится после лёгкого дождика, не продлившегося и десяти минут, а также Алана де Гранье, который не слишком удачно притворялся, что не огорчён потерей птицы.

Рэндуилл всё не отставал от неё, и в соколятню они снова пошли вместе. А на обратной дороге в большой зал, где должен был проходить свадебный пир, Рэндуилл ей сказал:

– Вы сегодня были прекрасны.

– Вы имеете в виду моего Дымка?

– Нет, я о вас. Вы были прекрасны.

Матильда озадаченно посмотрела на него. Она не помнила, чтобы Рэндуилл прежде делал ей комплименты, потому и не знала, как ответить. Ошеломлённо пробормотала «спасибо», а потом увидела неподалёку бредущего Алана де Гранье и впервые обрадовалась при его виде.

Поспешно объяснив, что должна поддержать расстроенного Алана, Матильда отошла от Рэндуилла.

– О, прекрасная леди Матильда, – восторженно сказал Алан, когда она присоединилась к нему. – Как изумительно вы выглядите!

У Матильды насчёт этого были большие сомнения, ведь она даже не переоделась после охоты, впрочем, как и многие, решившие сразу отправиться в зал, где всё уже было подготовлено к празднеству.

Они вместе вошли в зал, и глаза Матильды сразу отыскали Пьера и Эмму.

– Они хорошо смотрятся вместе, – заметил Алан, наклонившись к ней.

– О да, полностью с вами согласна.

– Глядя на них, я не могу не представлять себя на месте счастливого жениха…

Матильда ошарашенно взглянула на него.

– Вы хотите сказать, вам нравится леди Эмма?

– Что вы, разумеется, нет! На месте невесты мне хотелось бы видеть только вас.

Она досадливо нахмурилась. Ей не понравилось, что разговор зашёл о её собственном замужестве.

– Я ужасно проголодалась.

Алан воспринял это как знак к действию и провёл её к самому большому столу, заняв место по её правую сторону. Столы изобиловали таким количеством разнообразных блюд, что Матильда не знала, на чём и взгляд остановить. Помимо большого стола, возвышающего над остальными, было ещё два поменьше: для гостей менее знатных или, скорее, менее приближённых к герцогу и герцогине.

Были приглашены менестрели и трубадуры, которые исполняли красивые песни о любви, и Матильда, представляя в роли трубадура Герика, непрестанно улыбалась. Она только жалела о том, что самого Герика здесь не было… А Алан де Гранье, всё время подкладывавший ей еды в тарелку и цветисто и образно говоривший о своих искренних и вечных чувствах, лишь забавлял её.

Ушла Матильда очень рано, не дождавшись проводов жены и мужа до покоев. Она устала, но то была приятная усталость. И к тому же, её гораздо больше прельщало в тишине своей комнаты помечтать о завтрашней встрече с Гериком, а не терпеть общество Алана ещё несколько часов.

Около тридцати монахинь и послушниц вскоре должны были пройти через монастырский двор. После повечерия у них имелось несколько часов до полуночи, чтобы отдохнуть, а потом их ждала заутреня.

Но в этот день Беатрис была не со всеми. Она стояла у узкого окошечка, выходящего во двор, и ждала. Работая в скриптории этим днём, она притворилась, будто упала в обморок, что позволило ей не присутствовать на последующих службах. Так что теперь, когда все считали, что она лежит больная в своей келье, Беатрис на самом деле молилась, чтобы всё прошло гладко.

Наконец служба закончилась, и двор заполнился монахинями. Так как моросил дождь, они брели, низко опустив головы к земле. Скоро и ей придётся идти через этот двор, только на неё едва ли кто-нибудь посмотрит из окна. Часы, предназначенные для сна, проходили быстро, поэтому никто не растрачивал их понапрасну.

Когда внизу опустело, и Беа услышала, как тихо открываются двери келий, она принялась собираться: одела поверх платья послушницы тёплый шерстяной плащ черного цвета, прикрепила к поясу кожаный мешочек с несколькими денье, взяла котомку с едой и библией – и то, и другое принесла ей мать Клеменция, спрятала светлые волосы под капюшон и прислушалась снова. Теперь уже ничто не нарушало тишины, кроме шума дождя, и Беатрис, осторожно взяв в руки связку ключей, вышла из кельи.

Пока проходила анфиладу келий, а затем пересекала двор, Беа полностью погрузилась в себя. Здесь прошли целых два месяца её жизни, именно в этом месте она наконец-то приблизилась к своей давней мечте стать монахиней и здесь же поняла, что уже не способна отгородиться от всего света за этими мрачными стенами. И не потому, что слишком привыкла к нормальной, полной жизни, но потому, что ей нужно было разобраться со всем тем, что происходило в её жизни, начиная с убийства матери.

Когда Беатрис только прибыла в аббатство Норт-дам д'Авениэр, она и не полагала, что задержится здесь надолго. Однако мать Клеменция, настоятельница монастыря, была столь рада её видеть, что уговорила Беа стать послушницей. Ей было нелегко принять это решение, но в итоге она поддалась уговорам тёти и стала вести жизнь послушницы.

Мать Клеменция, выслушав рассказ о злоключениях племянницы и племянника, предложила решение, которое Беатрис пришлось по нраву. Сама Беа должна была стать монахиней, и тогда всякая опасность перестала бы угрожать ей; Тристан, которого настоятельница отправила в соседнее мужское аббатство, должен был оставаться там до тех пор, пока не вернётся из Англии их отец; сама мать Клеменция обязалась написать письмо лондонскому епископу – тот имел возможность и встретиться с их отцом и объяснить ему, в какую беду попали его дети. Наконец-то оказавшись в условиях, где все решения за неё принимает кто-то более опытный, Беа успокоилась и с головой окунулась в привлекательную для неё монастырскую жизнь.