Эндрю О’Коннор - Армстронги. Загадка династии

Чарльз в костюме для верховой езды спускался по лестнице, на ходу натягивая перчатки.

– Прошу прощения, мистер Чарльз, но его светлость хотели бы видеть вас у себя в библиотеке, – сообщил ему Феннел.

Чарльз недовольно заворчал, но снял шляпу и перчатки и оставил их на столике в холле. Он направился в библиотеку и нашел отца сидящим за своим письменным столом. Выглядел тот рассерженным.

– Скажи мне, что все это не так, Чарльз, – попросил его Лоренс.

– О чем ты, собственно, говоришь? – раздраженно спросил Чарльз.

– Ты что, пока я был в Америке, поймал браконьеров и передал их полиции для судебного разбирательства? – требовательным тоном поинтересовался его отец.

– Да, я сделал это, – беспечно подтвердил Чарльз.

– И что с ними стало?

– Их на неделю посадили за решетку и присудили большой штраф.

– Да как ты посмел – кто давал тебе разрешение на такие вещи? – Лицо Лоренса покраснело от гнева.

– Я сам так решил! Я оставался тут главным, а эти люди, нарушавшие закон и воровавшие нашего лучшего лосося, заслуживали наказания, – уверенно заявил Чарльз.

– Ты просто глупый, глупый мальчишка! Ты что, ничего не видишь вокруг? Ничего не понимаешь?

– Я понимаю только то, что крестьяне воруют то, что им не принадлежит, и что им нужно было преподать урок, чтобы в другой раз неповадно было, – ответил Чарльз.

– Ты не имел на это права! У тебя нет понимания истории нашей семьи и истории вообще. Мы закрывали глаза на браконьерство в наших водах со времен голода, когда выловленная там рыба позволила многим семьям выжить. И между нами и местными жителями установилось негласное соглашение и взаимопонимание.

– Голод! Это было пятьдесят лет тому назад – это уже древняя история, как я тебе уже говорил.

– Этот голод выработал у местных жителей такую обиду на весь наш класс, что еще с тех пор мы вынуждены были вести себя очень осмотрительно. Мы богатый и могущественный род, но времена меняются. Эта земельная война очень укрепила права крестьян. Некоторые дворяне вообще покидают Ирландию, пользуясь земельным законодательством, дающим возможность фермерам-арендаторам выкупать у них землю. Они не желают оставаться в стране, стремящейся к гомрулю, потому что чувствуют себя здесь чужими.

– Гомруль! Да об этом гомруле твердят уже последние сто лет, а будут твердить еще сто, но на деле это никогда не осуществится.

– Ты что, так и не понял, что я пытаюсь до тебя донести? Мой отец с успехом провел это громадное поместье через страшный голод, а я успешно вел его через самые тяжкие годы земельной войны. И тут являешься ты, уничтожая и подвергая риску достижения десятков лет продуманной политики и дипломатии, и вызываешь полицию из-за нескольких выловленных браконьерами лососей!

– А почему бы и нет! Меня просто тошнит, когда я вижу, как ты носишься с этими крестьянами! «Добрый день, мистер Дойл, какие у вас славные детки, миссис О’Хара, ваш домашний хлеб просто замечательный, миссис Кеннеди!» – издевательским тоном произнес Чарльз, передразнивая интонации отца.

– Но это важная составляющая управления таким поместьем, как наше, – добрые отношения!

– Плевал я на ваши добрые отношения!

– Чарльз!

– Они всего лишь крестьяне – грязные и необразованные крестьяне!

– Как ты можешь говорить такие вещи!

– Потому что это правда! – Чарльз перегнулся через стол; на лице его застыла маска злости и гнева, а в голове пронесся водоворот угнетающих мыслей – о свадьбе Гаррисона, о жульничестве Фитцроя, о ссорах с Арабеллой. – Ты всю свою жизнь разрешал им использовать себя в своих интересах, но я не позволю им вытворять то же самое со мной или моим сыном. Придет время, и это хозяйство будет работать под моим управлением, как четко отлаженный механизм. И уж у меня все эти презренные людишки, с которыми у нас нет и не может быть ничего общего, не будут ни браконьерствовать, ни садиться хозяевам на голову, ни злоупотреблять их добротой!

Лоренс смотрел на перекошенное от злости лицо сына, и ему стало страшно. Не за себя, нет, а за будущее его семьи и всего поместья.

Он сел за свой письменный стол и тяжело вздохнул:

– У тебя может быть гораздо больше общего с крестьянами, чем ты думаешь.

– Да, мы дышим одним и тем же воздухом, но на этом сходство и заканчивается.

Лоренс внимательно изучал надменное и гневное лицо сына и понимал, что должен что-то предпринять, чтобы предотвратить катастрофу, которая ожидает их поместье при таком отношении и поведении Чарльза.

– Я хочу сказать тебе нечто такое, чего никогда не говорил ни одной живой душе, даже твоей матери – в особенности твоей матери, – сказал Лоренс.

Чарльз заметил странное выражение на лице отца.

– Я хранил эту тайну много лет, но, как мой наследник, ты должен знать правду и хранить эту тайну и дальше.

– Говори уже, не тяни! – грубо оборвал его Чарльз.

– Моя мать, леди Анна, сказала мне это перед своей смертью. Она поведала мне, что, когда она была молодой и уже вышла замуж за моего отца, лорда Эдварда, у нее был роман. И что я родился как раз в результате этого ее романа.

– Что? – вскричал Чарльз.

– Эдвард не знал, что я на самом деле не его сын. Когда моя мать рассказала мне об этом, Эдвард уже умер. Она рассказала об этом только потому, что тайна эта лежала тяжким грузом у нее на сердце – она должна была поделиться ею со мной.

– И кем же был твой настоящий отец? – Чарльз чувствовал, что весь его привычный мир вдруг переворачивается вверх дном прямо у него на глазах.

– Крестьянином, – подтвердил его догадку отец.

– Неееет! – пронзительно крикнул Чарльз. – Ты лжешь!

– А зачем мне лгать? – спокойно спросил Лоренс.

– Не знаю – чтобы позлить меня, чтобы преподать мне какой-то урок через унижение.

– Я не лгу, Чарльз. Лорд Эдвард Армстронг был прекрасным человеком и хорошим отцом для меня, хотя и не отцом по крови. Я никогда не знал, кем был мой настоящий отец, не знал даже его имени – только то, что он не из нашего класса.

– Но… но… вся твоя жизнь была сплошным враньем! Ты и наши жизни также превратил во вранье!

– Я узнал об этом, когда мне уже перевалило за двадцать лет. Эдвард к этому времени умер, да и моей матери тоже оставалось жить недолго. Моя мать была очень добрым человеком, она любила людей, но всю жизнь ее словно что-то преследовало и угнетало. И я узнал, что это было, только тогда, когда она открылась мне.

– Но почему ты держал все это при себе? Почему не рассказал мне? Представляешь, какой эффект оказала бы на меня эта новость?

– Именно поэтому я говорю тебе об этом сейчас. Меня очень беспокоит твое отношение к людям и то, как ты ведешь себя по отношению к фермерам и даже нашей домашней прислуге. Ты считаешь себя выше их, и тебе нужно уразуметь, что на самом деле это не так. В тебе есть какая-то часть от них, точно так же как в них есть часть тебя.