Лиз Карлайл - Ночь с дьяволом

Над ними проживали приятельница и бывшая гувернантка леди Раннок, веселая вдова Уэйден, а иногда также ее красивые, несколько беспутные сыновья Огастус и Теодор, которых тоже, хотя и несколько неверно, называли кузенами. Возглавлял все это хозяйство, состоящее из ближайших родственников, почти родственников и совсем не родственников, дворецкий милорда Маклауд, в чьем шотландском происхождении невозможно было усомниться. Его брови высокомерно поднимались при одном упоминании слова «пенсия», а о возрасте его никто, даже сам маркиз, не осмеливался осведомиться.

И вот в один прекрасный день в начале апреля, когда ничто не предвещало беды, леди Раннок решительно вошла в личную библиотеку своего мужа. Она крайне редко бывала в этой комнате, потому что, несмотря на несколько лет счастливой супружеской жизни, в помещении до сих пор сохранился холостяцкий дух. Тяжелые бархатные шторы на окнах пропахли дымом сигар, а под окнами стоял сервировочный столик красного дерева длиной не менее восьми футов, сверкающая поверхность которого была уставлена хрустальными графинами, наполненными всеми известными человечеству сортами виски, а шкафчики были заполнены ночными горшками, игральными картами, игральными костями из слоновой кости и тому подобными вещами. Маркиз, увы, не был святым.

Как и в остальных помещениях дома, здесь то там, то тут стояли бесценные предметы искусства — греческие скульптуры, драгоценный фарфор и вазы, относящиеся к временам полудюжины китайских династий. Раннок, который так и не сумел отделаться от резкого шотландского акцента, не трудился запоминать их названия, а именовал все это попросту «безделушками», которые тщательно собирались его бывшим камердинером, жеманным и очень разборчивым человеком, обладающим вкусами смотрителя музея, стремившимся облагородить мещанский вкус своего хозяина. Кембл давно уже стал скорее другом, чем слугой, но выбранные им «безделушки» остались, потому что они нравились леди Раннок, которая даже умела правильно произносить их названия.

Однако сегодня маркиза не видела ни прелести расцветающей природы, ни красоты предметов искусства, со вкусом подобранных мистером Кемблом. Она принесла печальную весть, а потому, собравшись с духом, выложила ее сразу.

Ее муж судорожно глотнул воздух, решив, что она, должно быть, сошла с ума.

— Фредди… что? — воскликнул Раннок так, что задрожали оконные стекла. — Боже всемогущий, Эви! Скажи, что я ослышался!

Но его жене не нужно было повторять сказанное. Слово «обесчещена» повисло в воздухе, словно красная тряпка перед несущимся вперед быком.

— Я очень сожалею, — прошептала она. — И Фредерика, конечно, ужасно расстроена.

Раннок поднялся из-за стола и тяжелой поступью подошел к окнам.

— Это я во всем виноват, — заявил он, стукнув кулаком по оконной раме. — Ее и Майкла следовало заставить поехать с нами в Шотландию.

Эви заметила, как у него задрожала челюсть. Она подошла к окну.

— Нет, это моя вина, — сказала она. — Но брат теперь граф и почти достиг совершеннолетия. А что касается Фредди… — Она немного помедлила. — Ей так хотелось увидеть Джонни. Когда он возвратится. Я не смогла отказать ей.

Ее руки скользнули вокруг талии мужа, и она зарылась лицом в его галстук. Раннок потрепал ее по плечу.

— Ну что ж, — голос его звучал печально, но спокойно, — как видно, она хорошо его встретила. А теперь ей придется расплачиваться.

— Ах, Эллиот, — прошептала Эви, уткнувшись в шелк его жилета, — ты не понимаешь.

— Любовь моя, все кончится благополучно. Эллоуз, конечно, еще молокосос, причем самонадеянный, но молодым людям это свойственно, не так ли? — Раннок снова потрепал ее по плечу. — И он выполнит свой долг перед Фредди, или я потребую назвать причину его отказа, — сурово произнес он.

— Все не так просто, — прошептала Эви. — Это не Эллоуз.

— Не Эллоуз? — Наконец-то он заметил ужас в голосе жены. У него кровь застыла в жилах и чуть не остановилось сердце. Кто-то — причем не тот парень, за которого она явно надеялась выйти замуж, — обесчестил его милую маленькую Фредди? Кто мог осмелиться? Тихую, изящную девочку, которой он отдавал предпочтение перед всеми остальными детьми, соблазнили? Или еще того хуже?

От первого предположения у него закружилась голова. От второго он пришел в бешенство. Им овладела единственная мысль: узнать имя предателя. Под крышей его дома затаился предатель! Он должен умереть!

— Кто? — рявкнул он. — Клянусь, ему не сносить головы! Но Эви плакала. А ему вдруг вспомнился эпизод из прошлого, когда Фредерика была еще маленькой девочкой.

Когда он впервые встретил и полюбил Эви и ее семейство, Фредерика вся состояла из ножек, как у жеребенка, да больших карих глаз. Она была удивительно нежной и разумной. Как самую маленькую из всего выводка, ее частенько поддразнивали, и он неожиданно стал ее защитником. Она нередко тоже оказывала ему помощь. Да, хотя это трудно объяснить, но Фредди была его другом. Другом, который был ему очень нужен. Разве удивительно, что он проникся нежностью к ребенку, не знавшему ни матери, ни отца?

А теперь кто-то — кто, видимо, в грош не ставил собственную жизнь — осмелился прикоснуться к ней. Он взял жену за плечи.

— Эви, — прошипел он, стараясь не причинить ей боль своими пальцами, — кто это сделал?

Эви закусила губу, и ее глаза снова наполнились слезами.

— Фредди говорит, что это Бснтли Ратледж, — с горечью произнесла она. — Почтенный мистер Рэндольф Бентли Ратледж. Значит, придется мне заказывать оповещения и радушно встречать его как нового члена семьи?

— Ратледж? — взревел Маркиз. — Ратледж? Да будь я проклят! — Кровь пульсировала у него в висках. Раннок дернул за сонетку, чуть не выдрав ее из стены. — Да я скорее приглашу его на собственные похороны!

— Думаю, все будет не так просто, Эллиот! — услышал он голос Эви, которая прижала пальцы к своему виску, как будто и у нее в голове болезненно пульсировала кровь.

Раннок сердито оглянулся:

— Хотел бы я знать, кто посмеет меня остановить? Но его жена лишь покачала головой.

— Это может сделать Фредерика, — вздохнула она. — Она говорит, что… Ох, Эллиот, по-видимому, можно с уверенностью сказать, что она беременна.

На какое-то время воцарилось гробовое молчание.

— Будь он проклят! — взревел он наконец так, что отзвуки его рева эхом загуляли по всему дому. Пальцы Эллиота, действуя словно помимо его воли, схватили за горло уникальный бюст работы Чаффера — если точнее, бюст Георга Второго — и, подняв его без малейших усилий, швырнули через окно на добрых двадцать футов в цветники. Во все стороны разлетелись осколки оконного стекла и обломки деревянной рамы. Кусочки бесценного фарфора дождем осыпали шторы и запрыгали по полу. Нос Георга, который никогда не был самой красивой чертой его физиономии, скатился по подоконнику на паркетный пол. За окном на какое-то время замолчали даже птицы.