Джо Беверли - Тайны ночи

Бренд вдруг вспомнил, какой она была мягкой и податливой, когда он укладывал ее на кровать. Черт возьми, как же он посмел ее напугать? Каждый изгиб, каждая линия ее тела, каждый вздох вдруг стали такими родными… и желанными.

Он не считал себя дотошным Маллореном, ибо имел скромные амбиции и покладистый характер, а потому никогда не стремился завоевать что-то любой ценой. Впрочем, наверное, он просто еще ни к чему не стремился по-настоящему. И ничего не желал так сильно, как сейчас эту женщину.

Единственную в мире женщину, которая не могла принадлежать ему.

Интересно, что бы сделал на его месте Бей? Конечно, трудно представить Бея на его месте, но Бренд подозревал, что брат просто похитил бы Розу, уверенный в своей правоте.

Однако Бренд не мог лишить любимую права выбора, тем более что прекрасно понимал ее отчаяние. Супруги решили обойти закон и восстановить справедливость, и Роза смело выполняла задуманный план.

Лорд вспомнил ее неловкость и наивность, вспомнил, как отчаянно сопротивлялась она своим чувствам. Бренд больше не сомневался в ее любви и в тех волшебных узах, которые внезапно связали их обоих. Он знал, что разлука принесла ей такую же боль.

Она вела себя геройски, и самое меньшее, что он способен сделать для нее, — это тоже стать героем.

А еще увезти из Венскоута докучливого коттерита.

В Лейберне он спросил Овертона, куда тот намерен поехать.

— Без разницы. Все равно я вернусь в дом моего дяди.

Они сидели в гостинице и ужинали — если, конечно, можно назвать ужином тушеные овощи, которые поглощал Овертон, запивая их разбавленным пивом. Бренда так и подмывало взять со своей тарелки одну из скоромных свиных котлет и запустить ею в проклятого святошу.

— Вы туда не вернетесь. Я велел тамошним слугам уведомить меня, если вы опять заявитесь в Венскоут. — Бренд не стал грозить конкретным наказанием: это было лишним.

— Почему? — возмущенно воскликнул Овертон, сделавшись почти таким же багровым, как и его дядя. — Почему вы проявляете такой интерес к чужим делам? Это даже неприлично.

— Мне нравится сэр Дигби. Он просил вас уехать из Венскоута, и я забочусь о том, чтобы вы исполнили его просьбу, как и подобает хорошему племяннику. Я уверен, что любой коттерит меня одобрит.

— Мы предпочитаем называться святыми.

— Так вот и оправдайте это звание.

Овертон сердито замолчал. Бренд вынужден был признать, что при всей своей нелюбви к автократии он находил сей миг весьма сладостным. Вероятно, Бей испытывал то же грешное удовольствие, глядя, как его жертва барахтается в сетях, точно форель, выброшенная на берег безжалостной рукой рыбака.

— Отвезите меня в «Роустон Глиб», — попросил Овертон, доев свой скромный ужин.

— Что?

— Это поместье под Норталлертоном.

— Я знаю.

В глазах Овертона мелькнул какой-то странный огонь.

— Недавно я был в тех краях, — как бы между прочим произнес Бренд. — «Роустон Глиб» граничит с поместьем, которое я намерен купить. Насколько я понял, им управляют новые республиканцы? — Овертон кивнул, поджав губы. — Там в гостинице я встречался с Джорджем Коттером. Интересный человек.

— Воистину святой. Бренд кивнул:

— Может, вы и правы. Но меня удивляют некоторые его последователи. Иногда в их молитвы закрадываются низменные мотивы, не так ли?

Наблюдая за сменой эмоций на лице Овертона, Бренд решил все-таки письменно отчитаться перед братом. Не исключено, что именно Овертон — если он знает толк в ядах — приложил руку к похищению Бренда и к смерти своего кузена Уильяма. Существует ли реальная опасность для Розы? Нет — до тех пор, пока Овертон и его святые не подберутся к Венскоуту.

Лорд встал и бросил на стол несколько монет — плату за ужин.

— Пойду распоряжусь, чтобы вас отвезли в «Роустон Глиб». Сам я еду в Терек. И учтите, Овертон: если вы еще раз сунетесь в Венскоут, то превратитесь из святого в великомученика.

Бренд щедро заплатил венскоутским слугам, чтобы они довезли Овертона до места, хотя и догадывался, что поощрение здесь излишне, и поскакал в Терек, в гостиницу «Три бочки», где его дожидалась срочная работа. Он взялся за дела с особенным рвением, надеясь забыть чудесный дом, прекрасную даму и ребенка, который зрел у нее под сердцем.

Но бумаги не спасали. Мысли его все время возвращались к одному и тому же. Розе осталось ходить еще месяцев семь. Несмотря на свои благие намерения, он не в силах оборвать с ней все связи. Ему надо знать, кто у нее родится — сын или дочь — и как пройдут роды. Но как общаться с ней, не вызывая подозрений? Сделать вид, что его заинтересовали ее племенные лошади, и под таким благовидным предлогом изредка наведываться в поместье?

Что ж, пожалуй, это влход, но слишком опасный. Бренд с трудом владел собой и морщился всякий раз, вспоминая их ночной спор. Он пытался уговорить ее предать все то, что она любила, пойти наперекор своей чести.

А если что-то случится? Если она потеряет ребенка?

Несмотря на эгоистичное стремление обладать этой женщиной, он не желал ей такого горя, а потому молился, чтобы роды прошли благополучно, чтобы у нее появился здоровый ребенок и чтобы муж ее жил еще много лет.

Ему же оставалось только одно — не попадаться ей на глаза.

Никогда.

Когда Розамунде рассказали, что Бренд увез Эдварда из Венскоута, глаза ее заволокло слезами. Это и впрямь ее странствующий рыцарь, отгоняющий от своей дамы злодеев и чудовищ. Вскоре она узнала, что Бренд поручил Поттсу, лакею Дигби, написать ему, если Эдвард вернется.

Эта тонкая ниточка, которая еще тянулась между ними, была опасна, но Розамунда ею дорожила. Она не стала рассказывать Дигби про благородный поступок Бренда. Это была ее маленькая тайна, которая грела девушку в те ночные мгновения, когда на нее нападала тоска.

Однако в другое время она гнала прочь мысли о Бренде.

Дигби, который прохрапел до самого вечера, вместо того чтобы самому выгнать Эдварда из поместья, чувствовал себя виноватым. Воспользовавшись этим, Розамунда заставила-таки его позаботиться о собственном здоровье. Она запретила миссис Монктон готовить сытные и жирные блюда, которые он так любил, и выдавать ему бренди маленькими порциями. Если он выказывал признаки недовольства, Розамунда заводила разговор о ребенке, и его решимость исправиться возвращалась.

Чтобы полностью избавить его от такого рода колебаний, она рассказывала ему обо всех изменениях в своем организме. О том, что грудь ее увеличилась и стала более чувствительной. О том, что она уже начала расплываться в талии. И о том, что ее мутит от запахов конюшни, хотя рвоты до сих пор, слава Богу, не было.

— Тебе не стоит больше бывать на конюшне, — сказал супруг, когда они проходили мимо конного двора, направляясь к ближайшему болотистому холму. Доктор Уоллес рекомендовал Дигби больше двигаться, особенно подниматься на пологие горки.