Елена Арсеньева - Короля играет свита

Между концертом и ужином он вдруг удалился, не сказав никому ни слова, и долго отсутствовал. Наконец воротился. Стал перед Марией Федоровной и принялся смотреть на нее с насмешливой улыбкой, скрестив натруди руки и тяжело дыша. Это служило у него признаком гнева, поэтому императрица мгновенно встревожилась и сидела ни мертва ни жива, не смея слова сказать своему неприятному и грозному супругу. Она с явным облегчением перевела дух, когда он отошел, однако теперь настал черед дрожать великим князьям, перед которыми Павел повторил все свои пугающие маневры. Затем он резко прошел в столовую.

Принц Евгений Вюртембергский, еще не привыкший к таким “шуточкам”, испуганно спросил Шарлотту Ливен, присутствовавшую здесь же:

— Что это значит?

— Это не касается ни вас, ни меня, — сухо ответила она.

Сели за стол. Нынче вечером здесь царила гробовая тишина. Обыкновенно Павел приказывал призвать шута Иванушку, который беззастенчиво кривлялся: император капрал любил самые грубые, беззастенчивые шутки, не чувствуя ни малейшей неловкости, когда Иванушка отпускал скабрезности и сальности в присутствии дам. Однако несколько дней назад шут крепко проштрафился, когда, желая развлечь общество, вдруг начал весело гадать, что от кого родится.

От Марьи Федоровны должны были родиться ангелочки, крылышки, салфеточки и прочая такая же дребедень. От великой княгини Елизаветы, нежной красавицы, бутоньерки с цветами. Вообще в тот последний вечер во дворце Иванушка был с дамами весьма галантен, против своего обыкновения. Это наскучило императору. Вцепившись в ухо шуту так, что тот взвыл, Павел спросил:

— А от меня что родится?

— От тебя? — простонал шут, все еще кривясь от боли. — Кнуты да розги, штрафные роты и шпицрутены, а еще тараканы да пауки восьминогие.

При этих словах все присутствующие невольно взглянули на мальтийские кресты, украшающие одежду каждого. В них и впрямь было что-то паучье. Даже странно, что никто не замечал этого раньше. Осмотрелся и Павел — и явственно побледнел. Он сделал попытку содрать мальтийский орден с рукава и груди, потом одумался и, с силой отшвырнув Иванушку, перекрестился. А потом обрушил на шута всю силу своего гнева, в котором явственно сквозил ужас…

Да, раньше Иванушке сходило и не такое, однако в тот вечер ему не повезло.

С тех пор за ужинами было тихо, невесело, но такой поистине гробовой тишины, как в тот вечер, не было еще никогда…

По окончании трапезы великие князья и княжны хотели, по обычаю, приложиться к руке императора, поблагодарить его, но он растолкал детей и направился к выходу. Александр, неважно чувствовавший себя в последнее время — то ли от волнения, то ли простудившийся в вечной сырости Михайловского замка, — громко чихнул.

— Исполнения всех желаний, ваше высочество! — иронически воскликнул император.

Александр невольно пошатнулся. Императрица отчего-то вдруг громко заплакала. Император взглянул на нее, передернулся и, бросив фразу, которой потом был придан особенный, роковой смысл:

— Чему быть, того не миновать! — твердой поступью направился в покои княгини Гагариной.

В этот вечер Павел не уходил от своей любовницы долее обыкновенного. Он даже написал у нее несколько писем, в том числе — все еще болевшему графу Ливену, военному министру. Анна Гагарина наконец-то добилась от императора серьезного подарка: он решился заменить Ливена мужем фаворитки, молодым человеком, не имевшим ни образования вoeнного, ни опыта, представлявшим собой полное ничтожество. Однако он кропал чувствительные, хотя и маловразумительные стишки и был чрезвычайно снисходителен к милым шалостям супруги и императора. Еще один Амфитрион! Ливену Павел объявил о своем решении в таких выражениях:

“Ваше нездоровье продолжается слишком долго, и так как дела ваши не могут прийти в порядок от ваших мушек, то вы должны передать портфель военного министра князю Гагарину”.

Ливен болел немногим больше месяца, но о справедливости Павел имел очень отдаленное представление.

Затем государь отправился в свою комнату, запер покрепче дверь, ведущую в покои императрицы (чтобы законная жена, боже упаси, не вошла к нему среди ночи!), и улегся постель.

В это время у екатерининского вельможи, графа Апраксина, который жил в своем доме на Царицыном лугу, собрались на ужин родственники — как это и водилось всегда. Среди них был один из внуков старого графа, камер-юнкер тогдашнего двора, молодой повеса. Чуть ли не до полуночи он безотвязно просил у деда подать шампанского. Старик, питая отвращение к сему игривому напитку (“От него-де, у почтенного человека ноги пухнут да живот пучит, да еще дурак дураком становишься!”), долго не хотел исполнить просьбы, но в конце концов согласился. — шампанское принесли, разлили в бокалы, камер-юнкер вскочил, готовый провозгласить тост. Все смотрели на него со вниманием.

— Поздравляю вас с новым императором! — закричал он счастливо выпил бокал до дна, шарахну его затем об пол.

Никто его не поддержал, напротив — раздался общий перепуганный вопль, гости выскочили из-за стола и разбежались кто куда по внутренним комнатам. Повеса остался один, вволю пил шампанское за что хотел, дожидался возвращения гостей, но наконец один уехал домой.

Спустя несколько часов его предсказание вполне оправдалось.

А случилось вот что. Алексей метался между стоящими поблизости дамами, отчаянно пытаясь уловить знакомый аромат, но больше не чувствовал его. Самые разнообразные запахи помады, пудры, духов, притираний били в нос, раздражали обоняние, но это было все не то, не то. Он вдруг показался сам себе кем-то вроде еще толком не натасканного борзого щенка, самозабвенно гнавшего дичь по тропе и вдруг оказавшегося на лесной поляне. Ошалев от множества запахов, он кружит, кружит, не в силах снова взять след, и чем дальше, тем отчетливее понимает, что потерял его.

Или заветный аромат примерещился ему? Или неутихающая тоска сыграла плохую шутку?

Он вскинул голову, огляделся — и сильно вздрогнул, потому что прямо над его головой вдруг послышался гулкий удар, а потом мелодичный перезвон часов, которые приуготовлялись бить полночь.

Роскошный мушкетер в потрясающих кружевах на воротнике и манжетах, которые стоили, даже на неопытный взгляд Алексея, целое состояние, с поклоном снял широкополую шляпу с такими же ошеломляюще дорогими перьями, отбросил ее в сторону — и сорвал с лица маску, Алексей еще раньше обратил внимание на этого мушкетера, который вел себя с обезоруживающей, утонченной вежливостью, которую французы называют совершенна очаровательным словом — courtoisie.