Вирджиния Хенли - Ястреб и голубка

— Я и в самом деле ублюдок, любовь моя.

Я лишил тебя брачной ночи… Мы сейчас же это наверстаем, — пообещал он, поспешно освобождаясь от одежд.

— Но сейчас не ночь… утро на дворе, — слабо запротестовала она.

Он от души рассмеялся.

— Пусть это тебя не беспокоит. Я удержу тебя в постели до ночи.

…Медленно, не спеша он начал ее ласкать и ублажать. Первые два часа были отданы поцелуям. Он целовал ее уши, веки, родинку, шею, виски, кончики пальцев. На ее несравненном теле не осталось ни одного такого места, которое не удостоилось бы благоговейного поцелуя. Его рука скользнула под теплый, нежный изгиб ее спины; он прижимал к себе даму своего сердца, так чтобы она все время осязала и игру его языка с ее губами, и силу литого тела, и требовательную пульсацию мужской плоти.

Они оба лежали на боку, лицом друг к другу; их ноги переплелись, дыхание смешивалось и казалось общим, когда они обменивались медленными томительными поцелуями.

— Ты околдовала меня, Сабби Уайлд, — шепнул он, удерживая ее в кольце своих рук и не отрываясь от ее губ. Он от души наслаждался ролью супруга. — Ты хоть понимаешь, как давно мы не были вместе? Ты придала моей жизни такую остроту… без тебя я как заблудший путник, умирающий от голода.

Шейн прекрасно знал, что мука ожидания сама по себе сладостна: чем дольше игра, чем невыносимее жажда — тем полнее и богаче окажется блаженство завершения. Потребовался час, чтобы желание разгорелось в Сабби в полной мере: еще немного, и оно уже граничило бы с умопомрачением. Она обвела языком уголки его рта, и тут уж он утратил власть над собой. Желание, которое он так долго обуздывал, бросило его в стремительный натиск, и он позволил этому вихрю подхватить и закружить себя.

Она не могла дышать, она не могла собрать обрывки мыслей. И душой, и телом она отзывалась на жгучий призыв его страсти.

Она изгибалась дугой навстречу ему, и упоение собственной властью над ней окатило его таким восторгом, что у него вырвался ликующий крик:

— Ты моя жена! Ты моя — всегда и везде!

Стоит мне только пожелать!..

Сабби тут же лишила его приятной возможности оставить свой клинок в ее атласных ножнах.

— В самом деле, милорд? — спросила она с опасным блеском в глазах.

— Всегда! Везде! Миледи, жена моя!

— А я получу развод, чего бы это мне ни стоило! — посулила она.

Тяжело дыша, распаленные страстью, обозленные, нагие, они сверлили друг друга взглядами.

— Я никогда не дам тебе развода, — сказал он, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.

— У меня есть средство заставить тебя.

Я сохранила секретные досье Уолсингэма!

— Лживая тварь, ты же говорила, что сожгла их!

Она отбросила волосы за спину.

— То, что я тебе говорю, и то, что делаю, — совершенно разные вещи!

Его глаза так и впились в нее:

— Они должны быть в этой комнате, поблизости от твоей предательской руки.

Он вышвырнул из гардероба ее платья, выдернул ящики и высыпал их содержимое на пол, а затем направился к сундукам.

— Шейн! Не надо! — охнула она, понимая, что он сию же минуту обнаружит злополучные папки.

Он откинул крышки сундуков и принялся выгребать оттуда все, что там находилось.

— Говори, где они, не то я их тебя душу вытряхну! — пригрозил он.

Кровь отхлынула от щек Сабби, когда она поняла: бумаг в сундуке нет.

— Боже мой, они пропали! Кто-то их забрал! — закричала она.

— Какую подлую уловку ты изобрела на этот раз? — бешено накинулся он на нее.

— Это не уловка, клянусь жизнью! — Сабби рывком открыла дверь. — Мег! Мег, зайди сюда!

Послышались шаги бегущей горничной.

Шейну пришлось схватить свои бриджи и торопливо натянуть их.

— Где бумаги, которые я положила на дно сундука?

Девушка покраснела до корней волос при виде наготы хозяйки.

— Б-б-бумаги? — залепетала она, заикаясь. — Там никаких бумаг не было, когда я распаковывала сундук.

Девушка явно была слишком перепугана, чтобы лгать.

— Мэйсон! — позвала Сабби, повысив голос. — Будем надеяться, что он знает, где бумаги.

Шейн скептически покосился на нее, когда она накинула свой ночной капот. Прибывший на зов Чарлз Мэйсон сохранял маску полнейшей безучастности, словно и невдомек ему было, что за крики раздавались в этой комнате несколькими минутами раньше.

— Чарлз, дело очень важное. Когда я укладывала свои вещи перед отъездом из Темз-Вью, я положила на самое дно сундука кое-какие бумаги, а теперь не могу их найти. Они исчезли! Мег говорит, что их там не было, когда она распаковывала сундуки. Может быть, вы что-нибудь знаете? — с надеждой спросила она.

— Мадам, я ничего не знаю. Схожу поищу кучера и спрошу у него.

Хокхерстовский кучер, который правил каретой в пути до Блэкмура, был должным образом опрошен, но не смог сообщить ничего нового о пропавших бумагах.

Недоверие Шейна росло с каждой минутой.

Разговоры о том, что бумаги «пропали», звучали для него, как гнусная ложь. Она знала, чертовски хорошо знала, где они!

Кучер повернулся к Шейну и пожал плечами:

— Как Мэтью притащил сундуки в карету, так с той поры к ним никто и пальцем не притронулся, покуда я их сам в эту комнату не отнес.

— Мэтью? — закричал Шейн.

— Мэтью не мог этого сделать, — тихо выговорила Сабби.

Шейн обернулся к слугам:

— Благодарю… можете идти.

Они поспешно унесли ноги, и он перевел на нее негодующий взгляд:

— Мэтью знал про досье?

— Нет… да… Ах, Боже мой, я была так зла на тебя… я сказала ему, что могу заставить тебя дать мне развод. И когда я упомянула про досье, у него был такой озадаченный вид… Я сразу поняла, что он ничего не знает, и тут же заговорила о другом. Он предложил отнести мои сундуки в карету, и я не возражала.

— Ты понимаешь, что натворила? — бросил Шейн. — Я старался оградить его от всех историй, связанных с О'Нилом! Старался… с самого детства! А это все было в досье, верно?

Она молча кивнула.

— Хоть что-нибудь осталось такое, что туда не попало?

Она ответила чуть слышно:

— Там нет ни единого упоминания о Черном Призраке.

Губы его презрительно скривились: какой же он дурак, что открыл душу этой женщине!

Да, любовь ослепила его и вышибла мозги из головы! Он должен немедленно встретиться с братом и попытаться исправить хотя бы часть того зла, к которому может привести знакомство с проклятыми бумагами.

— Одевайся. Мы возвращаемся в Лондон.

Поедем верхом; дорога длинная, — холодно распорядился он.

— Я останусь здесь, — заявила она.

— Мадам, делайте что вам говорят!

Она не посмела больше противоречить. Вид у него был такой, словно он способен на убийство. Путь длиной в двести миль оказался во всех отношениях нелегким. Шейн мчался во весь опор, сломя голову, и упрямая гордость не позволяла ей отставать. Сотню раз она собиралась попросить у него прощения за то, что не уничтожила секретные досье, а ему сказала, что уничтожила; ее тяготило чувство вины, но Шейн держался холодно и отчужденно — таким она видела его впервые.