Ани Сетон - Омела и меч

Трудно было судить точно, но, казалось, под рыжими усами появилась улыбка. Пронзительный глаз спокойно обозрел каждого из молодых людей…

— Подойдите сюда, все трое, — сказал конский барышник наконец. Они медленно повиновались, и встали перед ним. Гвиндах поднял руку и ткнул пальцем в Диона. — А ну скажи: «Цезарь Август Нерон, император Рима»! — приказал он.

Дион был так потрясен, услышав вполне сносную латынь, что охнул и оглянулся на Квинта, ища поддержки, но тот и сам не знал, что предпринять.

— Скажи эти слова, — резко произнес калека, — или не дождешься от меня никакой помощи.

Дион сглотнул и очень быстро пробормотал: «Цезарь Август Нерон, император Рима». Гвиндах критически прислушивался.

— А теперь ты, — обратился он к Фабиану, который неохотно подчинился. То же получилось и с Квинтом.

— Итак, — сказал Гвиндах, — я все понял. Вы — римляне, хоть и пытаетесь это скрыть, и к тому же легионеры. Я вижу это по форме ваших мечей.

— Твой единственный глаз, добрый Гвиндах, служит тебе хорошую службу, — отвечал Квинт, пытаясь храбриться. — Но откуда тебе знать точно? Мои друзья могли украсть эти мечи.

— Могли, — согласился Гвиндах, невозмутимо поворачивая вертел. — Но никто не может «украсть» подлинного пиетета римлянина, когда тот титулует своего императора.

Так вот в чем дело. И нет нужды притворяться.

— Ну, — неуверенно сказал Квинт, поскольку не мог знать, как этот человек отнесется к открывшейся ему правде. — Ты угадал. Но нам действительно нужны пища и лошади. У нас есть деньги — римские деньги, но недостаточно, чтобы уплатить тебе, как подобает.

— Ты честен, — заметил Гвиндах, пробуя другой кусок поросячьей шкуры. — Большинство моих собратьев-британцев в это не верят, но и среди римлян встречаются честные люди. Я мог бы одолжить вам половину моего поросенка. Я мог бы одолжить вам трех лошадей… если бы вам не предстояла вскоре битва с британским войском, где вас, конечно, убьют. А я понесу убыток.

Квинт перевел его слова Диону и Фабиану, а Гвиндах внимательно слушал. Он неплохо понимал латынь, —поскольку, живя в Лондоне, он поставлял лошадей римскому правительству.

— Ничего не остается, — сказал Фабиан, — кроме как заплатить за поросенка и забрать лошадей, нравится ему это или нет.

— И заслужить мое проклятие? Проклятие богов? Всемогущего Луга, который правит небом и землей? — провозгласил Гвиндах с величайшей торжественностью.

— Извини, — сказал Квинт, — придется рискнуть.

И проклятие Луга вряд ли действует на римлян.

Гвиндах молча признал это, затем принял решение.

— Ну и ладно. Давайте мне все ваши деньги, и делайте все, что хотите. По правде говоря, я рад подложить свинью иценам, ибо именно иценская колесница с ножами на ободьях много лет назад сделала это, — он указал на свое лицо. — А это, — он дотронулся до обрубка ноги, — произошло при другом случае, в который мы не будем углубляться.

— Премного благодарны! — пылко воскликнул Квинт, и остальные эхом повторили его слова.

Гвиндах пожал плечами.

— Если вас не убьют, — а повторяю, вряд ли это возможно, — я вас найду, будьте уверены, и заберу своих лошадей.

— Ты их получишь, — заверил его Квинт, — и кошелек золота впридачу, обещаю тебе.

Фабиан состроил гримасу, услышав о таком расточительстве, но промолчал. Они уселись рядом с Гвиндахом, когда поросенок дожарился, осторожно сняли его с вертела. Съели часть того, что им причиталось, сложили остальное в сумки, отдали Гвиндаху все свои наличные и отбыли с тремя подходящими пони.

Когда они в последний раз оглянулись на барышника, тот карабкался на повозку, ловко управляясь единственной ногой. Он заметил, что на него смотрят, и помахал рукой, всем своим видом показывая, что не обиделся.

— Я верю, что удача к нам вернулась, — сказал Дион. — и теперь мы взаправду можем поспешить — хвала Фортуне!

Теплый прием. — Квинт-центурион. — Встреча с Фероксом. — Стратегия Эппингского леса.

Расставшись с барышником, римляне пересекли Темзу и заночевали в Долине Великого Белого Коня, в виду этой странной меловой фигуры размером с целую деревню, которую народ древности выложил на склоне зеленого холма.

Этому белому коню с длинными изогнутыми ногами и откинутой головой поклонялись атребаты, и он был сердцем их страны. Потому молодые люди продвигались дальше с величайшей осторожностью, но больше никаких приключений с ними не случилось. Они свернули на дорогу и некоторое время следовали по ней. Дорога была почти пустынна. Туземцы, порой встречавшиеся им, были либо очень стары, либо слишком юны, и не проявляли любопытства. Ясно было, что большая часть местного населения отсутствует, и не требовалось большого ума, чтобы догадаться, куда они ушли.

Каллева, столица атребатов, также казалась заброшенной — обстоятельство, которое Фабиан счел зловещим. Он рассказал, что рядом с британским городом был римский лагерь, и многие годы после Клавдианского нашествия атребаты вели себя достаточно дружелюбно, чтобы поддерживать торговые связи со своими завоевателями. Но теперь римский лагерь выглядел таким же пустынным, как город. Хотя молодые люди и не решились подойти слишком близко.

Однако позже они нашли немое свидетельство того, что здесь произошло. Обойдя город, они почти споткнулись о труп человека в римской одежде со значком военного ветерана. Он лежал ничком, словно удар настиг его при попытке бежать. Череп его был размозжен, на валявшемся рядом камне из пращи засохла кровь.

— Я видел подобное, когда шел из Линкольна с Девятым легионом, — мрачно сказал Квинт, глядя на убитого. — А у нас даже нет времени, чтобы похоронить его как положено.

— Да, — согласился Фабиан.

Они долго молчали. Свернули на добротную римскую дорогу, и после полудня достигли каменного указателя с надписью «A Londinio XX». Указатель был перевернут, залеплен грязью и полуобгоревшими внутренностями какого-то животного.

Они смотрели на это бессмысленное проявление ненависти, затем Фабиан произнес:

— Двадцать миль до Лондони… или того, что раньше было Лондоном… но Лагерь Цезаря, несомненно ближе. Скором мы узнаем, там ли Светоний.

Они ударили пятками в бока лошадей и поскакали галопом.

Солнце вышло из-за облаков. Оно сияло над изгибами Темзы, и — после того, как они пересекли лес — озарило то, что все они жаждали увидеть. Над мощными валами из земли, бревен и камня гордо высился штандарт с орлом и реяло имперское знамя.

Они спешились у рва, окружавшего внешнее кольцо укреплений, и внезапно все трое переглянулись и соединили руки в быстром, крепком пожатии. Они не нуждались в словах, выражающих дружбу, сознание того, что они пережили вместе, и что им еще предстояло пережить, было достаточно.