Надин Миллер - Сватовство по ошибке

Минни просияла.

– Ни слова больше! – воскликнула она. – Мой брат Филипп, который сейчас спит в соседней комнате, лучший во всем Париже конокрад. Стоит мне шепнуть ему, и он в течение часа доставит вам двух великолепных скакунов, даже если для этого ему придется обокрасть королевские конюшни.

Со вздохом она откинулась на подушки, предоставив Тристану полюбоваться богатым содержимым ее декольте. Полные красные губки Минни, которые он находил когда-то такими соблазнительными, проворковали:

– Итак, дорогой… не будет ли у тебя каких-нибудь еще желаний, прежде чем мы пойдем будить Филиппа?

Буря, гнавшаяся за Мэдди и Тристаном по пятам всю дорогу от Парижа, утихла, когда они, наконец, добрались до Кале. Порт был до отказа забит кораблями, а доки кишели перепуганными роялистами, которые стремились бежать в Англию, прежде чем Наполеон Бонапарт снова завладеет французским престолом.

– Бриг вашего отца стоит на якоре вдалеке от всей этой толчеи, – сообщил Тристан, прикрывая глаза ладонью, чтобы осмотреть гавань со своего наблюдательного пункта на южном пирсе. – Сначала найдем гостиницу, где можно будет смыть с себя дорожную пыль. Потом я продам лошадей. Мне нужны штаны и рубаха, а вам – приличное платье и шляпка. И только потом мы наймем шлюпку, которая доставит нас на корабль. Вы не должны ступить на землю Англии в этом маскараде.

– Merci, – прошептала Мэдди, благодарная за эту неожиданную заботливость. При желании Тристан мог быть совершенно очарователен. Какое счастье, что он, наконец, стряхнул с себя эту холодную мрачность, в которой он пребывал в течение всей бешеной скачки от Парижа до Кале. Все это время он был настолько молчалив и угрюм, что Мэдди решила, будто опять ненароком обидела его.

Она улыбнулась:

– Я хотела сказать: спасибо. Отныне я должна говорить по-английски.

– И я, – улыбнулся в ответ Тристан, но улыбка получилась какой-то жалкой, а глаза его остались печальными. Он снял с руки перчатку и хлопнул ею о бедро – в солнечном свете закружились пылинки. – Итак, Мэдди, наше эпическое странствие подошло к концу. Должно быть, вы чрезвычайно счастливы.

Мэдди кивнула:

– Я вовсе не сожалею о том, что покидаю Францию. Здесь очень беспокойно, а я не чувствую склонности ни к одной из враждующих сторон. Все, что я любила в этой стране, умерло вместе с моим дедом. Но что касается нашего путешествия, то я желала бы, чтобы оно продолжалось вечно. Это было потрясающее приключение, и я на всю жизнь сохраню о нем драгоценные воспоминания.

– Действительно? Тогда вы и впрямь необычное создание. Ибо любая другая женщина с радостью променяла бы тяготы этого пути на роскошную жизнь, которая ждет вас впереди. – Тристан сделал паузу, тщательно подбирая слова. – Ваш отец – один из богатейших людей Англии, а вы – единственная наследница его состояния, а также внучка французского аристократа. Обещаю вам, что высший свет примет вас с распростертыми объятиями.

Мэдди рассмеялась:

– Сомневаюсь. Насколько мне известно, ваш британский свет воротит нос от всякого, кто имел неосторожность замарать руки о коммерцию.

– Времена меняются, Мэдди. В последние годы многие английские аристократы претерпели жестокие финансовые потери, поэтому они с радостью женят своих сыновей на дочерях богатых купцов. Получается весьма недурно. Юный лорд спасает имение своей семьи от краха, а юная леди получает доступ в высший свет, в котором ей иначе было бы отказано.

– Во Франции тоже случаются подобные браки, – подтвердила Мэдди, – но, с моей точки зрения, ничего хорошего в них нет. Лично я не хотела бы выйти замуж лишь для того, чтобы принести своему мужу богатое приданое. – Она наклонилась в седле и погладила нервничающую лошадь. – Подумайте сами. Разве вам, например, было бы приятно, если бы женщина вышла за вас замуж только для того, чтобы получить деньги вашего отца?

– Во всяком случае, мне никогда не придется столкнуться с этой проблемой, – сухо ответил Тристан. – Но если бы все же пришлось, я смотрел бы на вещи реалистично.

– Понятно. И какая же точка зрения, по-вашему, будет реалистичной для меня? – саркастически осведомилась Мэдди. – Если бы я и впрямь захотела найти себе титулованного супруга, неужели лондонское общество закрыло бы глаза на тот факт, что мой отец – простой торговец?

– Над этим стоит поразмыслить, – угрюмо проговорил Тристан.

Мэдди почувствовала, как от этих слов по спине ее пробежал холодок. Она нервно сглотнула.

– Но… разумеется, это всего лишь предположение… но что, если я предпочту мужчину без титула… и даже без фамилии, которую в светских кругах считали бы достойной?

– Тогда, Мэдди, я посоветовал бы вам обратить свои симпатии на более достойного кандидата. Ибо если этот мужчина без титула, о котором вы предположительно говорите, – человек чести, то он поймет, что ничего не может предложить вам… и уж тем более – руку и сердце.

У Мэдди перехватило дыхание.

– Должно быть, вы шутите! Он предложил бы мне руку и сердце, если бы любил меня… и если бы знал, что я люблю его. Ибо все остальное не имеет значения!

– Напротив. Существует много вещей, которые чрезвычайно важны.

Мэдди уловила в его голосе ноты смиренного самоотречения, столь несвойственного этому отважному и гордому человеку, которого она успела полюбить всем сердцем за прошедшие две недели. Что он пытается внушить ей этими странными недомолвками?

Мэдди прижала ладонь к груди, чтобы унять сердцебиение.

– Скажите мне, пожалуйста, что может иметь значение, если два человека любят друг друга?

– Верность, благодарность, ответственность… и, в первую очередь, честь. – Тристан подался вперед, заметив, наконец, вдали корабль Харкура. – Тот, кто считает себя мужчиной, никогда не должен отрекаться от этих понятий… даже ради любви.

– Но зачем отрекаться от них? – спросила Мэдди, охваченная странным предчувствием, что в ее судьбу вмешались некие загадочные силы, которыми она была не в состоянии управлять, и что эти силы определят всю ее будущую жизнь.

– Потому что таков порядок вещей, Мэдди, – ответил Тристан, пожимая плечами. – Потому что конец той драмы, главную роль в которой играет ваш гипотетический мужчина без титула, написан задолго до того, как эта драма началась… и изменить его невозможно.

– Я не согласна с этим. – Мэдди заметила на лице Тристана такую же мрачность, какая воцарилась несколько минут назад в ее собственной душе. – При желании всегда можно что-нибудь изменить. И я верю в это всем сердцем.

Тристан понимал, что причинил Мэдди боль и что, возможно, даже напугал ее… об этом он будет жалеть до конца своих дней, почти так же, как о той слабости, которая побудила его поцеловать эту невинную доверчивую девушку с такой безудержной страстью. Эта страсть разожгла огонь, который теперь грозил поглотить их обоих.