Надин Миллер - Сватовство по ошибке

– Леди Урсула предлагает для начала два утренних платья, дорожное платье и одно простое вечернее платье, в котором вы сможете посещать балы и театры, – проговорила мадам Элоиза с таким чудовищным акцентом, что Мэдди тут же поняла: эта женщина за всю свою жизнь и дня не провела на континенте. Но Мэдди сдержалась, несмотря на то, что ей хотелось от души расхохотаться. Ведь если она разоблачит эту мошенницу, то тем самым бросит тень на вкус леди Урсулы… а значит, и на вкусы своего отца в отношении любовниц.

– Из какой части Франции вы приехали? – не замедлила осведомиться Мэдди у модистки, как только Калеб Харкур оставил их наедине. – Я жила в Лионе с пятилетнего возраста и знакома с акцентами большинства французских провинций. Но такого, как у вас, я, признаться, нигде не слышала. – Мэдди сдержала улыбку, глядя, как мнимая француженка сперва побагровела, а затем побелела как мел.

– О Господи! – простонала мадам Элоиза. – Я пропала! – Расширенными от ужаса глазами она уставилась на Мэдди. – Вы, должно быть, поставите джентльмена в известность…

– Вы полагаете, что я намерена сообщить отцу, что вы не француженка? Нет, я ничего ему не скажу. Это не моя забота… если, конечно, вы не собираетесь обманывать его.

Мадам Элоиза горделиво приосанилась:

– Не бойтесь! Его деньги не пропадут зря. Во всем Лондоне не найдется модистки, чье мастерство сравнилось бы с моим!

– Тогда зачем же выдавать себя за француженку?

Модистка презрительно фыркнула:

– Хотела бы я знать, сколько у меня осталось бы богатых клиентов, если бы они знали, что я – всего лишь Мэри Блоджетт, выросшая в винной лавке в Ист-Энде? Думаю, они разбежались бы скоре, чем моя старая мамаша допила бы кружку эля!

– Кажется, понимаю. Нет пророка в своем отечестве, верно?

– Насчет пророков я ничего не знаю, но зато много знаю о модистках и о том, что делает их популярными среди светских матрон, – проворчала мадам Элоиза. – Десять долгих лет я, не разгибая спины, трудилась на французскую тиранку по имени мадам Адрианна. Я кроила и шила ей платья, а она все брала в кредит. А когда эта старая карга, наконец, протянула ноги, я получила всю сумму сполна и, наконец, смогла открыть свою мастерскую, назвавшись ее племянницей из Парижа. От нее я научилась и французскому языку. Этих познаний мне вполне хватало… до тех пор, пока не появились вы.

– Не волнуйтесь, мадам. Ваша тайна в полной безопасности. Клянусь, что не выдам вас ни единой живой душе, – пообещала Мэдди.

Краска стала медленно возвращаться на худые щеки модистки.

– Но почему? Чем я заслужила такую милость? – пробормотала она.

– Потому что я восхищена вашей предприимчивостью. В последнее время я научилась уважать людей, которым собственными силами удается возвыситься над своим скромным положением. – Мэдди улыбнулась. – А теперь, мадам, не приступить ли нам к примерке? Вы ведь не захотите разочаровать вашу покровительницу, леди Урсулу!

Два часа спустя, сняв необходимые мерки и продемонстрировав ткани для будущих платьев, мадам Элоиза попрощалась с Мэдди. Напоследок она пообещала доставить одно из утренних платьев на следующий же день.

Верная своему слову, на следующий день модистка прислала посыльного с пакетом, в котором оказались элегантное утреннее платье из желтого муслина, сорочка, пеньюар и домашний халат.

Мэдди тут же велела лакею принести ей в спальню лохань с горячей водой, чтобы принять ванну и вымыть голову.

Затем она надела шелковую сорочку и платье и села у окна в гостиной – дожидаться Тристана. За время путешествия она очень привыкла к его обществу и в его отсутствие не находила себе места.

Но Тристан не явился. Ни в тот день, ни на следующий, ни даже на третий день.

Когда прошло целых пять дней, а Тристан даже не прислал о себе весточки, Мэдди с ужасом начала предполагать, что он не шутил, когда уверял, что чувство чести не позволит ему сделать ей предложение.

Но всякий раз, когда рядом был отец, Мэдди удавалось спрятать свой страх под маской беспечной бодрости. Она была слишком горда, чтобы показать кому-либо, что отдала свое сердце мужчине, который отверг ее… каковы бы ни были причины этого отказа.

Каждый вечер Мэдди переодевалась в очередное новое платье и встречала отца реверансом и улыбкой. Ее от души забавляло, что Харкур полагает, будто у нее на уме одни фасоны и наряды.

И вот однажды солнечным днем, когда она стояла у окна в ожидании отца, взгляду ее предстал Тристан, едущий верхом через Блумсбери-сквер на черном коне, чья пышная грива была под стать развевающимся на ветру черным локонам всадника. Следя за тем, как он спешивается, Мэдди не обратила внимания на его спутника.

Теперь в Тристане трудно было узнать того грубоватого, бесцеремонного компаньона, который сопровождал ее в путешествии. Судя по всему, он получил причитавшиеся ему деньги, ибо сейчас красовался в темно-синем сюртуке изящнейшего покроя, желтовато-коричневых панталонах и элегантной бобровой шапке. В этом наряде он был настолько прекрасен, что Мэдди задохнулась от восхищения.

– Тристан! – воскликнула она, подбегая к двери гостиной, чтобы встретить его на пороге (хотя и знала, что благовоспитанная леди не должна так вести себя). Григгинс впустил гостя, и Мэдди с улыбкой подошла к нему, только теперь заметив краем глаза его спутника – невысокого молодого человека, чьи блеклые волосы и заурядные черты лица казались совершенно невзрачными рядом с мрачным великолепием Тристана.

– Добрый день, Мэдди.

Равнодушно-холодный тон его мог бы ввести Мэдди в заблуждение, если б она не успела прежде узнать, какая огненная страсть скрывается под этой ледяной маской.

Тристан легко подтолкнул вперед своего спутника.

– Позвольте представить вам моего сводного брата Гарта Рэмсдена, пятого графа Рэнда.

Мэдди протянула руку, и граф поднес ее к своим губам.

– Я очарован, – проговорил он, хотя это никак не отразилось на его лице. Губы его были скорбно поджаты, а в глазах застыло выражение глубокой печали.

Мэдди предположила, что брат Тристана, должно быть, недавно перенес какую-то тяжелую утрату. Быть может, именно поэтому Тристан не появлялся так долго? А безразличие, с которым он приветствовал ее, быть может, только маска, под которой скрывается скорбь о той же потере?

Мэдди предложила гостям садиться и села сама. В гостиной воцарилась неуютная тишина. Мэдди не смогла не заметить, что граф внимательно разглядывает ее с таким видом, будто оценивает картину, выставленную на продажу.

Наверняка Тристан захотел заручиться одобрением брата, прежде чем сделать ей предложение! При мысли о таком бестактном поступке со стороны человека, которому она столь неосмотрительно отдала свое сердце, Мэдди охватил гнев. Она не ожидала от Тристана ничего подобного и твердо решила высказать ему свое неудовольствие, как только они окажутся наедине.