Надежда Волгина - Заземелье [СИ]

— Третье?! — взволнованно спросил он, и я почувствовала, как задрожали его руки, когда он помогал мне забираться в капсулу.

— Как всегда, не выполнила план. Теперь меня накажут, да? — прикинулась я наивной дурочкой.

Алексей молчал, украдкой бросая взгляды на дверь. Потом, понизив голос, быстро проговорил:

— Ты же знаешь, что за три предупреждения полагается наказание. Только это…

Он замолчал, а я потребовала:

— Что это? Леша, скажи, что это за наказание?

— Я не могу тебе сказать, — понурил он голову. — Но, я могу попытаться уговорить их смягчить наказание. Точно! Я поговорю с ним! Он должен понять…

Он взволнованно заходил по комнате, как будто забыв, что я тоже тут. Потом опомнился и подбежал ко мне.

— Я поговорю с ним, — посмотрел он на меня проникновенно, прикрепляя проводки к моей голове. — Я объясню ему, что ты еще не готова, что с тобой нельзя так…

— Как?! — выкрикнула я и тут же испугалась, что мой крик может быть слышен в приемной.

Алексей вздрогнул и быстро захлопнул капсулу, видимо опасаясь, что я не перестану кричать.

На этот раз прием закончился быстрее обычного. Алексей был до крайности озабочен, когда помогал мне выбираться из капсулы, и даже не пытался заговорить, как мы это делали всегда. Мне пришлось покинуть его кабинет, когда поняла, что он больше ничего не скажет. Правда, он вышел со мной в приемную и обратился к Филиппу:

— Можно мне с вами поговорить, господин? — его речь сопровождалась учтивым поклоном.

— Жди здесь! — приказал Филипп и проследовал в кабинет за врачом.

Я осталась в тишине и одиночестве. Господин? Почему его все так называют? Какой вес он тут имеет? Явно немалый… Тогда вообще не понятно, почему он лично возится со мной?

Я подкралась к двери, в надежде хоть что-то подслушать. Говорили очень тихо, и до меня долетали обрывки фраз, из которых я мало что понимала.

— … мозг воспален… потрясением… не выдержит, — выхватила я из взволнованной речи Алексея.

— Не тебе решать! — строго произнес Филипп.

— … постепенно… сразу… время…

Алексей говорил слишком тихо. Я ничего не понимала из отдельных слов, что удавалось разобрать. Молила, чтобы он заговорил погромче, чтобы хоть что-то узнать.

От двери успела отскочить вовремя, заслышав шаги. Через мгновение из кабинета вышел Филипп, и его лицо ничего хорошего не предвещало.

На этот раз он схватил меня за руку, не обращая внимания на гримасу боли на моем лице, и поволок за собой. Воспаленные пальцы нещадно жгло, и в какой-то момент я не выдержала и застонала, а потом вырвала свою руку из его.

— Что?! — почти закричал он на меня, резко остановившись.

— Ничего?! — прокричала я в ответ. — Пальцы болят, а ты хватаешься…

Тогда, он молча развернулся и продолжил путь. На этот раз он зашел со мной в комнату.

— Дай руки! — потребовал он, закрыв за нами дверь и не двигаясь дальше.

Я молча протянула ему руки с бордовыми подушечками пальцев. Какое-то время он просто удерживал их в своих, молча разглядывая.

— Какую норму тебе установила Ивана? — наконец спросил он.

— Двести пятьдесят палочек.

Филипп нахмурил брови, но ничего не сказал, как я не ждала. Показалось мне, или в его взгляде на самом деле мелькнуло подобие нежности, когда он обхватил мои руки своими, чтобы лечить привычным способом? Наверное, я умудрилась к нему привыкнуть, раз прикосновение не было противно. Напротив, его горячие ладони приятно согревали, жжение в пальцах не доставляло дискомфорта. Я даже немного разочаровалась, когда он выпустил мои руки.

— Послушай… — куда подевалась его уверенность в себе? Почему заговорил таким странным голосом? — Завтра ты предстанешь перед советом колонии. Избежать наказания не получится, но я попробую… смягчить его.

— И ты не расскажешь, в чем состоит наказание? — это было лишь наполовину вопросом. Прозвучало, как утверждение.

— Завтра ты все узнаешь. А сейчас ложись спать и ни о чем не думай.

Ага! Сейчас прям! Все брошу и завалюсь спать! У меня еще есть дело.

Я подождала какое-то время, давая Филиппу возможность уйти как можно дальше, и тоже выскользнула за дверь. Прокралась к двери Светланы и нырнула внутрь. Она ждала меня и сразу же прижала палец к губам:

— Тссс, пока молчи, — схватила меня за руку и потянула вглубь комнаты. — Теперь можем говорить, только тихонько.

Комната Светланы в точности копировала мою, с той лишь разницей, что над кроватью был натянут балдахин. Интересно, почему мне не устроили такой же? Чтобы моя и без того подневольная жизнь стала и вовсе прозрачной? Усмехнулась собственной мысли, а Светлана сердито зыркнула на меня.

— Смешно ей! Я тут вся от страха обтряслась, а она… Конечно, у меня же нет такого покровителя.

— Это ты о чем? О Филиппе что ли? — не сразу поняла я.

— Да ты его еще и Филиппом зовешь? Хорошенькие дела… Для нас он господин, — она сердито надула губы.

— Свет, не дуйся. Лучше расскажи мне все про наказание.

Ох, не понравился мне ее взгляд в тот момент, какой-то тяжелый и чересчур сочувственный.

— Не знаю, с чего лучше начать, — нехотя промямлила она.

— Начни уже с чего-нибудь. Начни с самого главного! — прикрикнула я, а она схватилась за рот и испуганно взглянула на дверь

— Чего орешь, ненормальная? Ладно… слушай, — она уселась поудобнее. — Ты же видела всех этих женщин, что работают вместе с нами? — она испытующе посмотрела на меня. Я сочла нужным кивнуть. — Думаешь, они всегда были такими уродливыми?

— А разве нет?

Я думала, что они родились такими, и их сослали в подвал, чтобы не портить картину, когда кругом все такие красавцы.

— Ничего подобного! — горячо возразила Светлана, когда я высказала свою мысль вслух. — Не могут же мужчины рождаться красавцами, а женщины уродинами. Это было бы чересчур даже для нас. Их выжали, понимаешь? А потом выкинули, как ненужный хлам.

— Как выжали? — я не понимала ровным счетом ничего.

— Я и сама толком ничего не знаю. В подробности посвящаются только в верхушке и те, кто приближен к ним. Знаю только, что женщина в колониях что-то типа подопытных кроликов, на них ставят опыты или еще что-то… Они высасывают из них все соки, и это превращает их в уродин.

— Но зачем? — я была потрясена подобной жестокостью.

— Не знаю, — чуть не плача воскликнула Светлана, забыв об осторожности. — Это покрыто тайной. С рождения нам вдалбливают мысль, что это великая тайна, что обсуждать это между собой нельзя. Кроме того, такое преображение, — она поморщилась, — считается почетным.

— Как почетным? Почему же тогда они трудятся в подвалах, словно прокаженные?

— Возможно, не все там по принуждению, как мы с тобой. Кто-то соглашается на это добровольно.