Ульяна Гринь - Чумовая попаданка в невесту

В темноте ничего не разглядеть (спасибо, Кэп!), но наощупь я поняла, что это камни. Много камней, крупных, холодных и тёплых. А вот ещё мешочек внутри, интересно, что в нём? Хоть какое-то занятие нашла — попыталась развязать шнурок, который оказался затянут очень крепко. Но недаром же я маме помогала распутывать мотки ниток! Уже через несколько минут терпеливого колупания узелок поддался, и я сунула пальцы в мешочек. Не камни. Это… Нет, не может быть!

Схватив содержимое, я пододвинулась ближе к лазу, из которого сочился слабый свет от блестящего снега, и поднесла найденный предмет к глазам. Ёшки-матрёшки!

На моей ладони лежал запотевший и кое-где покоцанный, но вполне ещё новый смартфон.

— Вот так номер, чтоб я помер, — тихонько пробормотала я, разглядывая телефон, как диковинку, со всех сторон. — Откуда ты здесь взялся, дорогой мой аппарат?

Известная марка, бескнопочный, с гладеньким экраном… Это не артефакт, сохранившийся с тёмных времён, так что вариант с моим временем здешним прошлым можно отмести сразу. Были у меня подобные мысли, каюсь… Значит, будем считать, что я не одна такая попаданка сюда. Кто-то был в этом мире из моего и обронил телефончик. Может, в мешочке ещё чего есть интересного?

Порывшись в шёлковом кисете, я обнаружила столько всего, что уровень интересности зашкалил за красную отметку. Там лежали: мужское портмоне с парой банковских карт и тысячей рублей, связка ключей от дома и машины марки «Тойота» на брелоке с Пикачу, часы автоматические Fossil, паспорт в обложке с красными разводами. Его-то я и схватила жадно, развернула, вгляделась в глаза лысого мужика лет сорока с лишним. Какой-то Вознесенский Геннадий Петрович с московской регистрацией, характер нордический, не женат. Гена. Крокодил, блин! Откуда ж ты, Гена, тут взялся? Может, это ты портал открыл, а меня и затянуло за компанию?

Но подумать обстоятельно об этом я не успела. Лес надо мной наполнился топотом конских копыт, лязганьем железа, криками — то устрашающими, а то жалобными… Кто-то кого-то гнал и убивал. Я даже перекрестилась машинально, не рискнув высунуться наружу, чтобы подсмотреть, кто и кого. Только бы не Куську… Только бы не бандиты…

Мне на голову посыпался снег вперемешку с еловыми иголками, а потом я очень удачно поймала свалившегося мне в руки кото-совёнка. Глазищи Куся были сумасшедшие, шерсть топорщилась на загривке, а сердечко в груди билось так быстро, что я испугалась — не выскочит ли? Поспешно обняла малыша, спросила шёпотом:

— Что там за ужас творится?

Хаос из образов и противоречивых эмоций буквально нахлынул на меня, и я забыла, что надо дышать. Кони, мечи, стрелы, собаки, разбойники, Стоян со злым лицом, кровь, страх, боль… Омагад, отрубленные головы и руки!

— Кусенька, маленький мой…

Я зарылась носом в шелковистую шерстку, прижала моего храброго котика, уютно спрятав его на груди, и сказала:

— Я никому не позволю тебя обидеть, запомни! И никогда не забуду, что ты для меня сделал, мой герой!

Всё, пафос обуял меня с ног до головы, аж в глазах защипало от слёз. Я поспешно вытерлась руквом и решила думать о другом. Как же Кусь умудрился привести сюда дружину?

Зверёк ловил все мои мысли и отвечал на них в собственной манере. Я будто воочию увидела, как дрекавка пробралась в лагерь разбойников, нашла Гнедка и, перекусив повод, погнала бедного мерина галопом туда, откуда нас привели. Лошадь страшно боялась Куся, поэтому пыталась убежать от его запаха и острых коготков. А мой маленький затейник направил Гнедка прямиком к обозу, устроил там переполох, привлёк внимание Федота и Стояна и повернул мерина обратно.

— Да уж, — усмехнулась я. — Ты отчаянный парень, Кусь…

— Евдоки-и-я!

Знакомый голос с тревожными нотками. Не тот, который мне хотелось бы услышать сейчас, но тоже сойдёт! Я сунула зверька за отворот шубы, и Кусь притаился там, цепляясь коготками за платье. Мешочек с артефактами моего мира и камнями этого я плотно завязала шнурком, примотала к поясу. Пока не стоит никому показывать его содержимое… На всякий случай. Поднялась, насколько смогла, в яме и вытянула руки в дыру:

— Эй, я здесь!

Меня крепко ухватили за запястья и легко вытащили на поверхность. Тёмные глаза на обветренном лице, забрызганном кровью, блестели — и я ничуть этому не удивилась — яростью. Имя у дядьки такое. А потом Яромир вздохнул:

— Чего те неймётся, Евдокия? Как попадёшь в переделку…

— Самой уже надоело, — стиснув зубы, ответила я и обвела глазами возбуждённых недавней схваткой дружинников. Из-за деревьев выбежала лошадь, на которой сидел с мечом наперевес мой любимый послушник-княжич, и от сердца сразу отлегло. Он здесь, он прискакал освободить меня!

— Нашли?

Всего одно слово, один взгляд, и я поняла, что всё было не зря. Ради этого момента можно было пережить в разы больше, чем похищение страшными бандюками. Меня обнял этот взгляд, обласкал, согрел мокрую и жалкого вида, и было в любимых глазах Стояна всё, чего так давно хотелось: и нежность, и облегчение, и остатки перенесённого страха, и надежда на хороший исход дела…

Осадив коня рядом с нами, Стоян спешился, спрыгнул на снег. Первым порывом его было обнять меня, прижать к себе, но я оценила самоотверженность будущего князя. Он сдержался. Как большой. Зыркнул только на Яромира непонятно, а потом спросил:

— Евдокия, добра ли?

Я только кивнула, плавясь от умиления и счастья. Святые котята, как мне хотелось оказаться с ним наедине! Почувствовать его руки на своём теле, поцелуй на губах, ощутить себя слабой женщиной, которую нашли, защитили, вырвали из лап разбойников… Но увы, пока было нельзя. Федот глядел исподлобья, дядька вытирал комком снега меч в розовых разводах. Неужели они вот так просто порубили в рагу всех, кто был в стойбище? От этой мысли меня передёрнуло, но Стоян, заметив, сказал твёрдо:

— Не страшись, боярышня, никто тебя боле не тронет. Пришло им возмездие людское, а ждёт и божеское наказание!

— Я хочу домой… — ответила я ему тихо, запахнув шубку, плотнее прижав Куся к боку. Ноги вдруг задрожали, слабея, и пришлось ухватиться за первую попавшуюся руку. Она принадлежала Яромиру, но я, честное слово, не выбирала. Дядька заботливо поддержал и махнул Федоту:

— Дай коня боярышне!

— Нет! — вырвалось у меня. — Никаких коней! Я лучше пешком!

Похоже, верховая езда станет для меня надолго самым нелюбимым видом передвижения. Я была готова шагать пять километров на своих двоих, только бы не садиться в седло снова. Стоян нахмурился и протянул мне ладонь:

— Со мной поедешь, Евдокия. Федот, помоги!

Парень готов был разорваться надвое, но, к сожалению, такие опции не были предусмотрены при создании богом человеческого организма. Поэтому дружинник только кротко вздохнул и оперся о седло небольшой косматой лошадки, ожидая окончательного решения знатных особ. Яромир мотнул головой: