Марина Дечко - Ворожея

И ведь шуба на нем ценная, породистой лисицей выделанная. И кафтан багровый золотом расшит. Широкие портки в сапоги телячьи вправлены. И меч, что висит на поясе, крупным лалом украшен. У самого Князя такой имелся. А ведь не пострашился Акамир прибыть на вечу в одеянии дорогом, показать, что вот-вот вровень с Туром самим по богатству станет. Знать, время пришло не просто верностью брать...

Да только новости были хороши. Ждала их Пламена, оттого и удовлетворенно вздохнула:

- А воеводы?

- И они готовы. Правда, трое из семи мертвы по-за Мором Струпным, что выкашивает села. На вече были только сам Князь Тур, под которым воеводство центральное, да трое бояр: Завид, Видогост и я. А вот Лесьяр, что западные земли возглавлял, да Вацлав с пограничных к Белогородскому Княжеству владений померли на той седмице. И Борислав с восточного краю, говорят, представился вчера к вечере. Его тело едва поспело остыть к княжеской беседе.

- Стало быть, войска прибыли, - проговорила Чародейка. - Вооружились?

- Так точно, Госпожа. Пики с мечами доставали из самих оружейных Князя, потому как среди крестьян мало чего оказалось пригодным. Да и с воеводовых замков все добро вынесли. То ж с вилами и сохой не пойдешь на степняка.

- Не пойдешь... - согласилась Чародейка. - Только степняк покамест далеко, и первым его дождется Белоград. А там - как знать? Быть может, на Земле Лесной его встретят не только Струпным Мором да мечом людским? И земля заступаться умеет...

Воевода сощурился. Он не разумел, о чем говорила Княгиня, а вот переспрашивать страшился: лишнее любопытство и голову снести могло. Как тому же Ярополку зимы назад...

- Верно, - Акамир чувствовал себя неуютно, отчего все больше теребил край шубы меховой. И глаза бегали, словно бы у ворья простого.

- Что же храмовники?

- Говорят, в Камнеград отправили десятки тех, на ком метки нашлись. И сами храмовники сельские в Град Престольный прибывают, чтоб правды дознаться. А дальше - суды. Вот только...

- Что?

- Только в селах шепчутся. Бают, не пристало это - детей своих казнить, когда война на пороге. Говорят, боги старые кару нашлют...

Чародейка развернулась к воеводе так скоро, что тот отшатнулся. Отступил на шаг, испуганно разглядывая огненноволосую Княгиню. А та резко рванула полы шубы меховой. И силы этой хватило, чтоб Акамир потерял равновесие, растянувшись у подола платья княжьего.

И обругать себя не успел, как услышал у самого уха:

- Старых богов больше нет, - слова давались Чародейке с трудом, и сдерживать себя выходило все горше. Рот наполнялся слюной вязкой, и утолить жажду хотелось тут же. Да только кровь воеводы ей ни к чему. Не сейчас.

Ей понадобилось время, всего минута, и перед боярином снова была нежная дева с тонкими чертами. А вот звериные повадки остались - Акамир чуял это нутром:

- Их изгнали с Земли Лесной. Ищите метки. И не бойтесь гнева божьего!

***

Палуба катергона была просторной, отчего ряды весел, собранных по бокам корабля, позволяли двигаться меж ними свободно. И, знать, Дару повезло, раз моряки продали ему то судно. Да только...

Северный народ, что пошел с ним за золотой алтын, все больше шептался. Оборачивался в сторону морского простора. Смурнел. И Дар страшился этого. Нет, у степняков хватит сил отвести нападение, вот только куда дальше курс держать?

Тот, что вел корабль в море, старый Арн, все чаще доставал из кожаных штанин прибор особый, ценный на морской земле. Дальномером прозванный. В золоченом корпусе, на золотой же цепочке. С крышкою резной, на которой рунами старыми наказ выгравирован. И по-за наказом этим - Арн сам говаривал - прибор тот сломаться не мог. Как и ослушаться хозяина. Еще на земле упомянул моряк, будто отдал за него пять десятков алтынов. И тогда, верно, прибор тот ценен...

Дар приглядывался к старику. И к вещице его предивной, о которой лишь слыхал среди степняков, что ходили к Южному Морю. Сказывали, там дальномеры были не диковинкой, но все больше - необходимостью, потому как помогали пройти сквозь песок пустыни белый, да воды дикие. А вот сам он все по звездам читал...

Старый Арн снова достал дальномер, и лицо его осунулось. Посерело враз. А взгляд снова прошелся по тихой морской глади, что плескалась за бортом судна. Он оставил штурвал, приказав моряку молодому встать за него, и направился к Дару.

- Море беснуется, - коротко сказал старик. - Видишь?

Он протянул золоченый корпус дальномера к самым глазам степняка, и тот увидел, как стрелка на нем снует из стороны в сторону, теряя ориентир. Вот только Дар не был обучен читать по прибору такому, оттого и не разумел, что деется.

- Уже с полгодины так, - пояснил Арн. - А вот море покойно, тихо. И, знать, не оно заставляет вещицу бунтовать. Дурно это, дурно. Нужно быть на чеку.

- Чего ждать?

Арн глянул на Дара с тревогой:

- В селеньях прибрежных, что у самой кромки воды стоят, ходят байки о том, что и море само - живо. И тварей в нем всяких хватает. Не верю я в те россказни. Да только...

- Что? - Дар обвел взглядом простор, что раскрывался за бортом. Тишь да гладь. И небо, что до того было затянуто дымкой тумана, светло. Сизое зеркало, меж которым - куски простора бескрайнего. Ветер словно бы стих. И, помнится, Дару это даже нравилось. А теперь вот...

- Не знаю, степняк. Только чует мое сердце, что случиться должно нечто. А вот что - не известно. Уж и суставы ныть стали, а за бортом - словно бы морок тишины.

И моряк снова отошел к штурвалу, оставив Дара вглядываться в бескрайнее полотно акватории. И он глядел, пока в глазах не стало рябить. Видно, за рябью этой и проглядел он огни, зажегшиеся на воде.

А там и ветер явился. Дикий, необузданный. Пахнущий сладко, приторно. Посрывал мачты с корабля, разбросав их по палубе, да сыпанул в катергон горстью ледяных обломков. Завыл...

Снег поднял стеною сплошной. Дождь пробудил. И все голосил.

И в вое этом послышалось Дару другое, человеческое. Или... не совсем?

Голоса. Разномастные. Одни - жалостные, другие - голодные. И все звали, требовали чего-то. А чего - он не разумел.

И, стало быть, его неведение держалось бы долго, ели бы не появилась на палубе его ворожея. В платье шерстяном, что он купил для нее в прибрежной деревушке. Босая. С длинными темными волосами, разбросанными по плечам. С ликом белым, на котором - глаза испуганные. И в глазах тех - огонь сродни водному.

И ведь идет она по палубе, не замечая ничего. Только у самого борта останавливается. Ищет кого-то взглядом печальным. А как натыкается на мужа, падает за борт. И тут же скрывается за кромкой воды...

Дар не помнил, как бросился в студеную гладь. Как плыл к Ярославе, тянул ее из морских глубин, в которых, казалось, что-то держало ее. Словно то был не он сам.