Лия Арден - Достойный высший суд

Сестра горько усмехается.

– Мы были близки, ты даже не представляешь, как часто. Но тогда вряд ли мы бы чем-то отличались о них.

Я возвращаюсь к себе, только когда на небосводе начинают зажигаться звёзды. Меня мутит от картин смерти дорогих мне людей, которые моё воображение продолжает создавать. Повторяющиеся воспоминания об отце, Дарии и Азаре не отпускают меня, преследуют, стоит только закрыть глаза. Никому ничего не говоря, пропускаю ужин, несмотря на недовольное ворчание желудка, но я боюсь, что меня внезапно стошнит перед всеми.

Завернувшись в своё одеяло, я плачу столько, сколько мне нужно, а потом сплю плохо, беспокойно, часто просыпаясь. Теперь меня преследуют новые кошмары, и я не представляю, как стереть из памяти то, что я узнала. Поистине сила Айлы кажется мне чем-то ужасающим. У неё так много своих жутких воспоминаний, а сколько же ещё и чужих бед она подсмотрела если не специально, то хотя бы случайно.

Несмотря на отвратительную ночь, утром я прихожу на тренировочное поле перед рассветом, как и положено. Рушан никак не комментирует моё отсутствие за ужином, только хмурится, видя мои синяки под глазами. Я хочу спросить его о вчерашнем, что он делал в комнате моей сестры, но моё настроение и так испорчено, поэтому я молчу, не уверенная, что его ответ не сделает хуже.

Помню уговор с Даяном и теперь не жалуюсь, не ругаюсь и не сопротивляюсь любому сложному заданию. Не задаю ни единого вопроса, когда Рушан переносит меня за пределы дворца и заставляет кругами бегать по песчаным дюнам. Сапоги вязнут в песке, и приходится прилагать в два раза больше усилий, чтобы просто переставлять ноги. Выполняю все последующие упражнения на тренировочном поле и прошу несколько раз прощения за неправильно выполненные удары. Поэтому Рушан перестаёт даже пытаться подшучивать. После окончания занятия я остаюсь. Беру деревянные муляжи клинков и тренируюсь сама. Упражняюсь, пока боль в голодном желудке не становится нестерпимой, напоминая, что и ужин я пропустила. Я остаюсь на поле до полудня, а потом, избегая друзей, заглядываю на кухню к слугам, чтобы перекусить.

Оставшийся день провожу в своей комнате за книгами, которые сказал прочитать Серош. Отрываю взгляд от страниц, только когда в комнате становится неестественно сумрачно. В Паргаду пришла песчаная буря. В помещение сразу попадает песок, а ветер грохочет балконными дверьми, бросая их на стены. Лишь со второго раза мне удаётся их запереть.

С приходом сумерек ко мне заглядывает Даян. Я сразу понимаю, что принесённый поднос с ужином является предлогом. Наверное, сестра рассказала всё остальным, и теперь они волнуются. Брат отбирает у меня книгу и приказывает поесть. А от моей молчаливой покорности у него на лице появляется точно такое же выражение, как и у Рушана: растерянность напополам с разочарованием. Некоторое время Даян молча наблюдает, как я медленно жую, отрешённо разглядывая стены.

– Я надеюсь, что хоть принесённые мной новости тебя немного порадуют, – печально говорит он, устало опускаясь на одно из кресел.

Я не спрашиваю, а просто смотрю на брата, дожидаясь продолжения.

– Нам всё-таки удалось узнать о твоём друге Дарене. – Ложка с едой моментально замирает на полпути к моему рту, Даян торопливо продолжает, замечая зарождающуюся панику в моих глазах: – Он жив, Ойро. С ним всё хорошо. Удалось узнать, что Эол держит его при себе, понимая ценность пленника. Мне доложили, что у него своя комната и его больше не пытают, так как в этом уже нет необходимости.

Я судорожно вздыхаю, взгляд блуждает по комнате. Эта новость приносит небывалое облегчение, но оно, к сожалению, временно. Дарен всё ещё у каиданцев, а мы так и не решили, как избавить его от контроля света.

– Почему они вообще его пытали? – спрашиваю я у брата. – Если им нужен был его Дар, то почему Эол просто с самого начала не поставил на него метку?

– Ограничения, – поясняет Даян и кивает на мою еду, намекая, чтобы я продолжала. – Подобные связи, как я знаю, их тоже утомляют. Нужно управлять не только своим разумом, но и чужим.

– Он может читать его мысли?

– Разве что отчасти, и скорее не читать, а контролировать их. Воспоминания видеть они не могут. Контроль света – это как связь кукловода и марионетки, – на этих словах я морщусь, но продолжаю жевать, а Даян следит, чтобы я доела всё. – Я также слышал о том, что они не могут так просто снимать и ставить метки на одного и того же человека. Если Эол снимет её с Дарена, то он не сможет подчинить твоего друга ещё около года. Поэтому потомки Каида прибегают к этому исключительно в момент нужды.

– Но кто-то другой сможет?

– Возможно. Однако точно мне неизвестно. Потомки Каида предусмотрительно предпочитают умалчивать о своих слабостях.

Я отставляю пустую тарелку, когда брат замолкает. Ему явно нечего больше мне рассказать. И я решаю вновь вернуться к книгам Сероша, всё ещё надеясь, что смогу найти какие-нибудь подсказки среди исписанных страниц.

Даян без спросу ложится на край моей кровати, принеся с собой вазу с фруктами, а я его не гоню. Если рядом со мной брат сможет отдохнуть, то я буду рада. Хотя, возможно, вру себе и хочу, чтобы он остался разогнать мои собственные страхи.

Я беру очередную книгу, рассказывающую о связи Назари и Калануа, и она быстро меня увлекает. Рассказ похож на легенду, но меня затягивает, а мрачные мысли уходят на задний план.

« Первым человеком на этих землях был Калануа. Но имени он своего не помнил, фамилия – последнее, что осталось в его памяти. Говорят, был он не бог, но бессмертен, и бессмертие его было похоже на проклятие. Настолько долгое, что позабыл он, откуда пришёл и куда направлялся, только бродил по пескам, не зная цели, будто скиталец. Хоть и выглядел он молодо, но во взгляде давно исчезла жизнь.

Уснул он однажды на запретной земле джиннов, что людей ночами крадут. И один из них почти высосал душу Калануа, но была она столь горька и неприятна на вкус, будто желчь иль отрава, что джинн выплюнул душу скитальца обратно.

Настолько это удивило джинна, что принял он образ девушки. Во тьме её волос терялись звёзды, кожа сверкала бледным лунным светом, а платье было соткано из песка.

– Не встречала я ещё такой души, – сказала джинн, – кислая она, есть вроде можно, но так неприятно. Отравлена будто. Что с тобой не так?

– Это называется одиночество, – ответил ей тот.

– Одиночество… – повторила она и поморщилась, будто и слово на вкус не лучше, чем душа молодого мужчины.

– Оно тебе не знакомо? – удивился собеседник, впервые за долгое время проявляя интерес к окружающему. – Это когда ты всегда один. Здесь, среди песков, в темноте, разве тебе не одиноко?