Анна Бэнкс - Нептун

Как бы Гром не хитрил, но эта тема дальнейшего развития не получит. Что очень хорошо, потому что Эмма тоже умеет подкрадываться исподтишка.

— О чем болтаете? — раздается ее голос позади Грома. Гален замечает, что она не в восторге от того, что его брат натянул одну из старых рубашек ее отца. — И что куда важнее, мы уже готовы выдвигаться?

Налия проносится мимо Галена, обнимая Эмму.

— Хорошей дороги, милая.

Затем она наклоняется к ней еще ближе. Гален понимает, что не должен подслушивать, но ничего не может с собой поделать. — Я позабочусь о гардеробе Грома к твоему возвращению. Больше никаких одеваний папиной одежды.

Гален отходит в сторону, давая им побыть наедине. Хоть он сейчас и зол на брата, ему становится досадно за Грома, ведь тот даже не осознает, что его обсуждают. Или того, как он испытывает терпение Эммы. Гален легонько пинает брата в плечо. — Так что там насчет разрешения, Ваше Высочество?

Гром закатывает глаза.

— Развлекайся, пескарик. Только помни, вы с Эммой еще не связаны, так что…

Гален поднимает руку.

— Гром.

Это не та тема, которую он когда-либо планировал обсуждать с братом. Или вообще с кем-либо.

— Я просто тебе напоминаю, — Гром выглядит так же неловко, как Гален себя чувствует. — Уединенность дает множество возможностей.

Об этом Гален прекрасно знает. Он просто не уверен, волнует ли еще его этот вопрос. Держать свои руки подальше от Эммы — в этом он не слишком преуспевает. И он не уверен, насколько хочет следовать закону. В конце концов, закон ошибался насчет полукровок — разве Эмму можно назвать уродом?

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой.

Гром вздыхает с облегчением.

— Но все же, времяпрепровождение наедине требует более серьезной беседы, так что ничего страшного, если тебе понадобится…

Он замолкает на полуслове, когда Налия берет его под руку.

— Тораф и Рейна уже уплыли, — сообщает она. — Рейна заявила, чтобы вы непременно привезли ей что-нибудь «интересненькое».

Парочка приходила попрощаться с Эммой и Галеном, но когда Тораф почувствовал напряжение между Галеном и Громом, то быстро сообразил причину откланяться. Галену хотелось бы провести с ними побольше времени перед отъездом.

Гален усмехается.

— Еще бы она об этом не попросила. — Он направляется к двери водителя. — Увидимся через две недели. — Он не дожидается ответа, просто на тот случай, если Грому захочется заставить просить его еще и разрешения на продолжительность их отсутствия. Две недели были заявлены наобум. Когда они будут вдвоем с Эммой наедине, двух недель для них будет явно мало.

По крайней мере, для него так точно.

Региональная магистраль перед нами напоминает реку машин, бегущую между двух гор. И уже, пожалуй, час, как у меня заложило уши от того, что мы поднимаемся все выше и выше в горы. Время от времени я поглядываю на Галена за рулем, — не испытывает ли и он дискомфорта. Порой, давление воды схожим образом влияет на мои уши, когда мы погружаемся на глубину в океане. Интересно, уши Галена-сирены могут приспособиться к любому давлению или только к давлению в глубоком море?

Он не пожаловался на этот счет, но это ни о чем не говорит. По правде, он вообще сегодня немногословен, а это что-то значит. Или он не замечает моих частых взглядов в его сторону, или же делает вид, что не замечает. Я понимаю: он не хочет разговаривать.

Но позволить ему оставаться один на один со своими мыслями кажется мне еще худшим вариантом, особенно с учетом настоящей причины нашей поездки. Когда моя лучшая подруга Хлоя умерла, я хотела заснуть и уже не просыпаться. Мысль о том, что Гален может переживать сейчас такую же боль, сводит меня с ума. Рейчел была его лучшим другом, возможно, в чем-то даже лучше Торафа. И заменила ему мать. Потеря и того и другого в ее лице — настоящий удар.

Я кладу руку ему на плечо, легонько его пожимая.

— Снова думаешь о ней?

Он улыбается мне задумчивой, напускной улыбкой, которая не задерживается на его губах надолго, а затем его лицо снова грустнеет. Смерть Рейчел повлияла на всех нас. Мы могли сделать большее. Мы были обязаны лучше присматривать за ней. Мы могли бы быть более бдительными и следить за ней в тот день, когда спасали Джагена от людей. Кто-то из нас мог спасти ее от утопления. Но Гален взвалил всю вину на себя. И я собираюсь избавить его от чувства вины.

Вот только пока не знаю, как.

— На самом деле, — отвечает он, — я думал, о чем вчера вы так долго разговаривали с Антонисом.

Ага. Мне было интересно, когда же он об этом спросит.

— Ни о чем особенном, — отвечаю я. В конце концов, я просто не хочу говорить ему. Не потому, что я держу это в секрете — нет. Не совсем. Я правда не знаю, почему дед настаивает на том, чтобы мы ехали в центр Теннесси. Но я знаю, что этот странный поиск важен для него, и по какой-то безумной причине, я готова в нем поучаствовать. И до сих пор думала, что Гален тоже готов. Он не задавал вопросов со вчера, когда я изменила наш курс на GPS-навигаторе с первоначального пункта назначения «Каскадные горы» на новую цель в Дымчатых горах.

Он приглушает радио.

— Что мы собираемся искать в этих горах, Эмма? Почему Антонис направил нас сюда?

Меня так и тянет начать защищаться, но я понимаю, что Гален на грани. Вступать в перепалку с ним — последнее, что мне сейчас хотелось бы сделать. Я улыбаюсь.

— Мне так же любопытно, как и тебе. Кроме того, он нас сюда не посылал, помнишь? Мы сами сказали, что собираемся в горы. Он просто посоветовал, какие из них можно посетить. — Вернее, ткнул пальцем в середину штата Теннесси на моем телефоне. По масштабу, его палец охватывал на карте территорию в приблизительно 150 миль.

Гален чуть сдвигается в кресле, опираясь локтем на подлокотник двери.

— Что именно он сказал?

— Пожелал благополучного путешествия. И надеется, что я найду то, что ищу. — Все это правда, за тем исключением, что в момент разговора (даже с эпической историей о поисках моей матери), сказанное не вызывало таких сомнений как сейчас. Не уверена, что это добавило чего-то нового к тому, что я уже рассказала Галену. Не то чтобы я скрывала от него что-либо — я уже объяснила ему, почему мы поменяли курс. И думала, что он это принял. Но похоже, Гален привык анализировать каждое слово, сказанное моим дедом, с самого рождения.

Что вызывает у меня самой небольшие подозрения на счет мотивов деда. Предвидел ли он вопросы со стороны Галена — и поэтому намеренно избегал любых состоятельных ответов? И если да, то почему?

Гален смотрит на меня, а затем снова переводит взгляд на дорогу.

— Он ничего больше не сказал? Ничего, что могло бы иметь и другое значение?