Эвелина Тень - Жена его высочества [litres]

Тут я заметила, что глубоко, до крови впилась ногтями в кожу принца, и поспешно ослабила пальцы. Легонько погладила, извиняясь.

– Словно прошила молния с макушки до пят, в груди что-то взорвалось, и ударная волна хлынула наружу. Я взметнула обе руки вверх, раскрыла ладони. Извергшееся с них алое, в ослепительных синих искрах пламя ударило в алтарь, раскололо плиту и моментально спалило все подарки, не оставив даже тоненького колоска или скромной непритязательной ленточки. По молитвенному каналу устремился вверх не чарующий аромат цветов и фруктов, а зловонный чадящий тяжелый дым.

Я помолчала, собираясь с мыслями.

– Обалдело смотрела на свои руки, поворачивая из стороны в сторону, удивлялась прорвавшейся силе и страшилась не возможного гнева Бессмертных – за святотатство, – а того, что не смогу повторить этот фокус с солдатами Девятого ксарантира. – Я вздохнула. – Мейра откликнулась быстро. Встала во весь божественный рост прямо на алтаре, упираясь макушкой в сводчатый потолок, и за пару минут разобралась, кто и по какой причине так бесцеремонно вырвал ее из царства Бессмертных. Ну, она же многомерное существо, подключилась, должно быть, к информационному полю и просмотрела всю историю. Глянула на принца и принцессу Вальдеи, на меня и… приоткрыла завесу. Я увидела… их. – Голос дрогнул. – У самых Врат Бессмертия. Взаимная любовь и магическое наследие моей мамы позволили им, несмотря на внезапный трагический уход, отбросить всю негативную тяжелую энергию и моментально воспарить ввысь, к самому высокому уровню человеческих энергий. Они стояли, умиротворенные и счастливые, глядя в глаза другу другу и держась за руки, готовясь сделать последний решающий шаг, и… не могли. От их одежд шла черно-бордовая цепь и вела… ко мне. Это были мои страх и отчаяние, Дел. Любовь нас связывала тоже: каналы глубокого синего, зеленого и золотого цветов, переливаясь, исходили из области сердца и объединяли нас. Они были чисты и не мешали войти в Царство, а вот муторно-бордовая болезненная цепь держала. И тревожила их, вырывая из уже нечеловеческой безмятежности. Будто почувствовав мой наполнившийся слезами взгляд, они вздрогнули, забеспокоились, попытались всмотреться в разделяющие нас планы реальностей, зашептали: «Доченька? Это ты? Как ты там?» И тут… я совершила подвиг. – Губы искривила горькая улыбка. – Никогда ни до этого, ни после не совершала ничего более трудного и значительного.

Я вцепилась пальцами в теплые, твердые руки Делаэрта.

– Я не рухнула с рыданиями на колени, не взорвалась обвинениями, не вскричала: «Как вы могли?!» Не потребовала, чтобы они вернулись, пусть даже в виде неупокоенных духов, не пожаловалась на предательство двоюродного дяди и ксарантиров, не умоляла забрать с собой, не заикнулась о разорванном в клочки сердце и беспредельном, вымораживающем горе и отчаянии… даже не оглянулась на ударивших в двери храма солдат. Ответила: «У меня все хорошо, идите. Я… люблю вас». И улыбнулась. Сначала безжизненно, но потом заставила улыбку стать яркой, каплей за каплей насыщая уверенностью, нежностью, заполняя щедростью, благодарностью, вкладывая самые прекрасные и светлые воспоминания, превращая в энергетическое солнышко, и этот сверкающий шар абсолютной любви поднялся вверх, растопив тянущую вниз цепь боли и негативных эмоций. В какой-то краткий, но ослепляюще яркий миг поняла, что плачу… по себе. Что б##€##ольшая часть горя, если не все оно – это плач живых по себе. Это мы не представляем, как жить дальше, это нам тяжело остаться без поддержки, это мы чувствуем себя бесконечно несчастными или виноватыми. Те же, кто ушел, находятся на пути в лучший мир и, если их ничего не тянет вниз, обретают любовь и умиротворение за пределами земной борьбы добра и зла, а некоторые чувствуют еще и искреннее облегчение, закончив утомительное, суетливое и зачастую безрадостное человеческое существование. Они уже за завесой. Их выбор сделан. А нам предстоит сделать свой. Так что я… убрала из связывающего нас канала эгоизм и жалость к себе. «Мы любим тебя». На какое-то краткое и одновременно застывшее во времени, бесконечно длящееся мгновение я почувствовала через открывшиеся Врата дуновение величия абсолютной мудрой Любви, распахнувшей гостеприимные материнские объятия к устремившимся к ней сверкающим частицам. И только после этого упала на каменные плиты пола, согнувшись пополам.

– Великая Мейра кивнула. Похоже, посчитала мой выбор верным, потому что сделала неоценимый подарок: вознесла тела в царство Бессмертных, убрав их из физического мира. Просто величественно взмахнула рукой, и они растворились в воздухе. Только расшитые золотом и серебром ритуальные покрывала медленно сползли на пол. И я поняла, что надо все-таки попытаться бежать.

Что ж, королевская чета Вальдеи бесследно исчезла, Великая Мейра тоже, и мне рассиживаться было некогда: нас обнаружили, и солдаты, пока еще немногочисленные, атаковали двери храма. Капитан притащил прятавшегося служителя, и тот без особой охоты согласился показать потайной ход из святилища.

Но как долго смогут какие-то скамьи удерживать солдат? Минуту? Две? Три? Да вообще нисколько! Повезло еще, что в двери ломился посланный ксарантиром патруль численностью в четыре человека, а не полноценный отряд.

Прикрыла глаза. Помню, как капитан Ренье спустил последнее боевое заклинание и обернулся:

– Я задержу их.

Сделал стремительный шаг ко мне и преклонил колено, целуя измятый грязный подол потерявшего приличный вид платья:

– Моя принцесса.

Моя принцесса! Мы же так и не провели официальную церемонию принятия присяги. Не до этого было, пытались разобраться в ситуации и подготовить последний кортеж для королевской четы Вальдеи. И вот теперь капитан дал мне клятву верности, признав своей правительницей дрожащее растрепанное пугало с опухшей щекой, обряженное в мужской жюстокор со свисавшими ниже пальцев рукавами. После этого быстро встал, вынув клинок из ножен, и повернулся к наспех сооруженному хлипкому заграждению. Я… знала, что больше его не увижу. Знала наверняка, когда убегала темными коридорами храма.

Я рассеянно погладила обшлаг атласного жюстокора принца, и прикосновение к гладкой прохладной ткани вызвало еще одно воспоминание. Мундир капитана я сбросила еще при выходе из храма: стемнело, и издалека девушка в накинутой на платье мужской одежде вызвала бы куда больше подозрений, чем просто растрепанная. А вблизи… а вблизи я и так никого не ввела бы в заблуждение: принцессу Вальдеи во время праздника видели многие, если не все, а едва подсохшая кровь на губе не оставляла сомнений в том, что визит в шатер к Девятому ксарантиру пошел не по плану. Не по моему плану то есть. Так что я завязала верхние шнурки на корсаже узлом и на этом успокоилась. Порваны и порваны. Все равно улепетывать среди ночи в гигантском жюстокоре тяжело и неудобно, так что… плевать.