Дарья Сорокина - Я знаю, что делать [СИ]

— Вашей пациентке прямая дорога в Нортгрубе, и после на виселицу, а вас ждёт дисциплинарное слушание, — пригрозил страж порядка.

— Делайте со мной, что хотите, но я не отдам вам Аби, пока расследование не будет закончено, — Вайнштайн склонился над скулящей девушкой, изо рта которой текла густая белая пена, и с любовью погладил пациентку по спине. — Она не могла сотворить такого, я уверен.

Энергомобиль шуршал резиной шин по мостовой, прыгая на ухабах. Дорога за чертой города превращалась в ужасную трассу с препятствиями — на каждой кочке подбрасывало так, что клацали зубы, а голова билась о крышу.

— Проклятые дороги, — прошипел водитель, выпуская облако сизого дыма изо рта — сигарета, зажатая в зубах, почти истлела, но дорога не позволяла оторвать рук от руля. — За что мы налоги платим, господин прозектор? Геттинбург! — он презрительно хмыкнул и затушил-таки окурок. — Чтоб меня черти взяли, если я еще хоть копейку отдам на дорожные расходы, господин прозектор!..

Отто не отвечал. Впрочем, водителю и не требовалось ответа — разговаривать о политике в среде имперских служб было большей нормой, чем непосредственно выполнять долг. Да и хаять власть вошло в моду, когда Император отдал указ о «свободе слова».

И хотя вас еще могли до смерти забить дубинками полицаи, если призывать к сепаратизму, но обличение коррумпированных чиновников — стало правилом хорошего тона. И, по мнению Отто Ляйхе, подогревалось самим Императором.

По крайней мере, на волне всеобщего негодования то один зарвавшийся чиновник, то другой — попадали в Нортгрубе. А уж оттуда поступали без головы прямо в печь государственного крематория.

Перебирая отчеты вскрытий, Отто не мог избавиться от ощущения, что погибший Фридрих Элрих напрямую связан с чумой, вот уже который год выкашивающей жителей нижних кварталов. Но как?

Кларафаль, особый компонент, добываемый в шахтах господина Элриха, использовалась для создания энергетических накопителей.

Сами маги технологиями делиться не спешили, справедливо полагая, что отдать рецепт единственного источника дохода равносильно голодной смерти.

Но вот, пожалуйста, необработанная кларафаль, добываемая каторжниками на острове Надежды, превращалась в оружие массового поражения.

Эманации чудо-субстанции не видны глазу, но разрушительны для организма. Потому каторжники, даже дожившие до освобождения — умирали крайне быстро.

Естественно, никому в Геттинбурге не было дела до презренных заключенных. Отто тоже было бы на них плевать, если бы лично не провел вскрытие сотни жертв чумы и десятка каторжников.

И вот — убит магнат, владеющий единственным в округе источником субстанции. Убит так, что остались следы той самой кларафали. Почему? Откуда? Не стал же Фридрих в домашнем халате заниматься алхимией?!

Это наводило на мысли, что убийца был заражен. Отсюда два возможных вывода — убийца намеренно дал понять, за что убивает господина Элриха. Второе — убийца скоро и сам умрет, потому и пошел на такой отчаянный шаг.

Энергомобиль, наконец, пересек мост, отделяющий Геттинбург от острова Милосердия.

— Асилум, господин прозектор, — сообщил водитель, глуша двигатель. — Мне подождать?

— Если не сложно, Генрик, — Отто подхватил документы с саквояжем и покинул транспорт.

Абигейл слышала всё словно сквозь толщу воды. Фридрих Элрих мёртв? Может, это другой Фридрих. Последнее время мерзкий шёпоток внутри предупреждал о чём-то похожем. Говорил, магнат и его семья должны умереть. Неужели Аби не смогла предотвратить беду, о которой так упорно твердили?

Девушку бесцеремонно подняли и потащили в процедурную, где из шланга окатили не успевшей нагреться водой. Абигейл зачарованно смотрела, как по ногам стекает кровь и закручивается воронкой в грязном сливе. Ножницы срезали испачканную одежду, на плечи накинули застиранное желтое покрывало.

Через пару минут она уже дрожала от холода в кабинете Вайнштайна и куталась в тонкую тряпку. Руки всё ещё были скованы наручниками.

Это новый вид лечения? Шоковая терапия? Надо сказать доктору, что не очень помогает.

Аби подняла взгляд на разговаривающих рядом мужчин, и остановилась на длинных бледных пальцах, впившихся в папку, из которой небрежно торчали документы. Красивые пальцы, как у хирурга.

Девушка невольно всхлипнула. Что если она безнадёжно больна? Быть может, прямо сейчас врачи принимают решение о лоботомии. И тогда эти руки введут ей в глаз длинное шило, превратят в безвольную куклу. Абигейл видела тех, кто прошёл через подобную процедуру, пустые оболочки без души…

Хозяин папки тем временем что-то упорно доказывал Вайнштайну, и доктор нехотя покинул кабинет, бросив странный задумчивый взгляд на пациентку.

— Абигейл, вы меня слышите? Меня зовут доктор Отто Ляйхе, — раздался приятный и немного встревоженный голос.

Девушка посмотрела на мужчину. Что же, если последнее что она запомнит, будут эти печальные голубые глаза, она согласна. Лучше так, чем дальше терпеть ужас Асилума.

— Вы сделаете мне лоботомию? — на выдохе спросила Аби, когда мужчина достал небольшой шприц.

Отто посмотрел на перепуганную девушку, затем на инструмент в своей руке и внезапно рассмеялся:

— Нет-нет, для лоботомии используют орбитокласт, а это простой шприц. Мне нужно немного вашей крови для анализа, разрешите?

Абигейл пришлось отпустить простыню, чтобы вытянуть вперёд руки. Ткань соскользнула с дрожащих плеч, но Отто даже бровью не повёл, сосредоточенно и ловко выполнил свою работу, несмотря на то, что сгибы локтей были щедро усеяны следами от игл.

— Теперь сожмите вот так и подержите, — доктор перелил кровь в одну из пробирок и убрал в саквояж, все это время ждавший у самого выхода. — А теперь, Абигейл, если не сложно встаньте, пожалуйста.

Девушка попыталась дотянуться до простыни, но у неё не вышло, и лишь крепче прижала руки к груди.

— Извините, доктор, я не могу, — прошептала пациентка.

— Абигейл, вы ведь понимаете, смущаться не нужно. Врачи не делятся на мужчин и женщин.

— Да, господин Отто, я знаю это, — Аби запнулась и покраснела. — Просто меня впервые будет осматривать такой красивый мужчина.

Теперь настала очередь Отто почувствовать смущение, он подал руку девушке и быстро осмотрел её, временами осторожно касаясь пальцами странных отметин на коже. После поднял с кресла простыню и накинул на плечи Абигейл.

— Вы помните, как попали сюда?

— Да, мой отчим привёз меня в Асилум. После смерти матушки у меня развилась, как они это называют… histeria deprima! — ответила девушка.

— Я не об этом. Как вы оказались здесь сегодня, что вы делали ночью, утром? — голубые глаза пытливо изучали выражение лица девушки.