Татьяна Герцик - Секундо. Книга 1

— Да, это вполне возможно. — Амирель потерла ладонями щеки. — Люди у нас в деревне отзывчивые и неболтливые. Если кто чего и заметил, то промолчал. И семьи у нас большие. Одним дитем больше — какая разница?

— Давайте сделаем так, — Мелисси чуть было не добавила «ваше величество» и мысленно выругала себя. Что это с ней? Пусть Амирель и похожа на королеву Лусию, но она отнюдь не королева, а простая крестьянка. Не нужно поддаваться глупой сентиментальности. Из этой девчонки такая же королева, как из нее, Мелисси, покорная мужнина жена. — Я сниму с вас мерки и закажу одежду. Показываться людям вам пока нельзя.

— Пока? — с печальной иронией уточнила Амирель. — Мне кажется, уместнее сказать — никогда. Боюсь, мне предстоит прятаться всегда. Голова опущена, взгляд в землю, не показываться никому — вот и вся моя жизнь.

Вместо ответа хозяйка вынула из ящика гибкую измерительную ленту, заставила девушку встать, раскинуть в стороны руки и принялась крутиться вокруг нее, что-то сосредоточенно бормоча.

— Может быть, мерки стоит записать? — робко поинтересовалась Амирель. — Я бы их все точно перепутала.

— Я-то запишу, — Мелисси не хотела признаваться, что пишет плохо и с трудом. — А кто их читать будет? Моя белошвейка-то неграмотна. И портниха читает из рук вон плохо. Я уж лучше им расскажу и покажу. Так они быстрее поймут. И пометки на своих поминалках поставят, где надо.

Амирель прикусила язык. В своей семье она научила читать и писать всех, кто согласился учиться. Не захотели утруждаться только двое старших братьев, Томс да Генни, заявивших, что эта дурь им не нужна, время на нее только терять. Чтоб землю пахать, коров доить да свиней с гусями пасти, грамота не нужна. Да и все окрестные крестьяне были уверены, что книжки читать — никому не нужное безделье, от которого маются богатеи, потому что работать не умеют.

Сняв мерки, хозяйка, весело цокая каблучками, ушла, велев гостье закрыться и никому, кроме нее, не открывать. Выполняя ее наказ, Амирель затворила дверь на щеколду и с трепетом взяла в руки кошель.

Ей никогда прежде не доводилось держать в руках деньги. Свои деньги. Иногда у родителей бывали медяки, когда они возвращались из города после удачной ярмарки, но обычно то, что было получено, там же и тратилось на одежду или домашнюю утварь.

Поэтому сейчас у нее от волнения даже руки подрагивали, хотя она еще не развязала кошель. Справившись с тугой завязкой, высыпала деньги на покрывало кровати и охнула, завороженная блеском и звоном золота.

Так ее учитель действительно старший брат графа Холлта! А она было подумала, что он сказал это, запугивая того противного человека. А иначе бы откуда у простого настоятеля, тратившего все, что приносили прихожане в храм, на помощь неимущим, такие деньжищи?

Принялась пересчитывать золото, подолгу разглядывая гордые профили королей на монетах разных годов чеканки.

У нее получилась целая тысяча!

Амирель плохо представляла себе, что можно делать с таким богатством. И цены на товары тоже не знала, единственное, что она осознавала — что денег много, очень много. Оставив на столике возле зеркала десять монет, остальное убрала обратно в кошель. Снова туго его перетянула и засунула под матрас, как самое надежное место.

Управившись с подсчетом своего богатства, мысленно поблагодарила наставника и пожелала ему здоровья, уж очень плохо он выглядел в их последнюю встречу. И внезапно душу заволокла черная печаль. И даже ясный солнечный день за узкими окнами потемнел. Она почуяла — ее учителя больше нет.

Сердце тоскливо сжалось, из глаз сами собой побежали слезы. Останавливаться они не хотели, и Амирель проплакала до самого прихода Мелисси. Увидев слезы, та деловито поинтересовалась:

— Какого дьявола ревем, а?

Амирель хотела было сказать, что дроттин умер, но вовремя остановилась. Вдруг это вовсе не так? Не хоронит ли она его заживо? Может, это сказывается усталость, перенапряжение, разлука с родными и наставником? Ведь прежде она никогда не оказывалась в одиночестве.

Сказала полуправду, торопливо вытирая слезы ладонями:

— Страшно мне. Скучаю и по родным, и по наставнику.

Мелисси отчего-то посмотрела на свои руки. Левую ладонь пересекал грубый багровый шрам, так и не заживший с годами. Глухо сказала:

— Жизнь вообще страшная штука. — И тут же спохватилась: — Но вы ведь голодны. Поешьте покрепче, и станет легче. После хорошей еды настроение всегда улучшается, по себе знаю. Сейчас принесу.

Амирель заикнулась было, что она может поесть и на кухне, но вспомнила о соглядатаях и прикусила язык. Как трудно привыкать к новым порядкам и жить новой жизнью! И как-то там ее семья? Благополучно выбрались ли они из порушенного дома? И куда поехали? Доведется ли ей увидеть их когда-нибудь?

Сердце щемило, но она понимала, что все к лучшему. Без ее опасного присутствия им будет жить гораздо спокойнее.

Прерывая ее невеселые размышления, вернулась Мелисси с подносом, до краев заставленным едой.

Поставила поднос на столик и приказала:

— Ешьте! А у меня дел полно. Кстати, я заказала вам три приличных платья, пару ночнушек, неглиже и пять комплектов нижнего белья. С вас тридцать серебряных.

— У меня только золото, — робко прошелестела Амирель, протягивая ей деньги.

— Было бы странно, если б старший Холлт одарил вас медяками, — резко заметила Мелисси. — Но пару золотых я сейчас разменяю. — Она ушла в свою комнату, повозилась там несколько минут и вернулась с пригоршней серебрушек. — Вот, здесь сто семьдесят серебром. Тридцать отдам за одежду.

Амирель быстро закивала.

— Огромное спасибо, Мелисси. Я вам так благодарна…

К своему собственному удивлению, хозяйка зарумянилась от удовольствия, будто ни за что получив золотой. Она разучилась краснеть еще лет в десять, потому что стыдливость не способствует ведению торговых дел. И теперь, пораженная собственными чувствами, застенчиво проговорила, будто совершила что-то неблагонадежное:

— Да ладно, это ерунда. К тому же я потом выставлю вам счет за проживание — две серебрушки за день. Как всем постояльцам моей гостиницы.

— Но это слишком мало, ведь я еще и ем! — Амирель произнесла это так, будто она великан, сжирающий все запасы гостиницы зараз.

Мелисси захихикала.

— Да, конечно, и как я могла об этом забыть? — И уже серьезно добавила: — Но смею вас уверить — это вполне достойная плата за проживание в моей гостинице. Две серебряных монеты за полный пансион — это немало.

Она ушла. Амирель села за стол, подвинула поближе поднос и растерялась. Чего здесь только не было! И горячий суп из трав и мяса в закрытом глиняном горшочке, и тушеная курочка в глубокой тарелке под крышкой, и кусок соленой красной рыбы, и какие-то неизвестные ей сласти на отдельном блюдечке! И травяной чай, и хлеб, черный и даже белый, и еще пара неизвестных ей кушаний.