Кира Измайлова - С волками жить... [СИ]

— Ничего, — проворчала она и потерлась щекой о его небритую щеку. Целоваться, как люди, ей не нравилось, предпочитала вот так. — Сгодится. Наследники у него есть, не знаешь?

— Взрослые уже, женатые.

— Жаль. Поучить бы их!

— Внуков, может, пришлет, — Эре зажмурился и помотал головой. — Нет, какое там… Не рискнет.

— Ты откуда знаешь? Не такой дурак твой брат, каким кажется! И вообще, давай сюда лапу, старый ты пень…

— Сама заживет, — ответил он. — и вовсе я не старый, а пожитой. И довольно вокруг меня скакать, пойдем лучше капканы снимем, пока в них какой-нибудь молодой дурак не попался. И выясним, кто их ставит.

— Идем, — кивнула Люта. — Ружья только оставим. Давай!..

Она убежала в дом — все такая же легконогая, как много лет назад, а Эре подумал: что случилось бы с ним, не встреть он Люту? Он умер бы, ясное дело, но как именно?

Не хотелось рассуждать об этом, когда пригревало солнце и старые сосны пахли так сладко…

— Пошли, что раздумался? — хлопнула его по загривку Люта, перекатилась по земле и встала, отряхиваясь.

Ему до сих пор сложнее было оборачиваться по собственной воле, даже с волшебным — как они решили — ножом, но как же не угнаться за подругой жизни? Эре и пустился вслед, взвыв на бегу, чтобы окрестные оборотни знали, кто идет, и не совались под ноги.

Дочка охотника и сын князя — представить такую связь можно, но то, что они проживут вместе много лет и наплодят детей… Хорошо, Ири об этом не узнал, развеселился Эре, и в то же мгновение грянул залп. Он успел скатиться в овраг, а Люта — следом. Ее подранили, но не серьезно, только шкуру задели, он чуял.

«Повеселимся?» — ухмыльнулся он, ползком подобравшись ближе и зализывая ей царапину.

«Спрашиваешь!» — оскалилась она.

Это не княжьи охотники, а те, что пошли за оборотнями, да сунулись не туда. Не повезло им: на свою землю Люта и Эре никого не пускали. Беглецов — еще туда-сюда, но не людей…

Переливчатый волчий вой раздался из оврага, и в деревне многие бросили кто шитье, кто кувалду.

— Я к маме пойду, — сказала та самая красивая девица и погладила по руке ухажера, здоровенного кожемяку. Скок — и нет ее, стой, протирай глаза!

— За детьми смотри как следует, — велел жене нынешний оружейник. — Вам на все хватит, если с умом станешь тратить.

— Куда!..

— Тетке помощь нужна, — только и сказал он, тоже прыгнул через прилавок и исчез.

— Говорила мать, не связывайся… — начала она и едва успела схватить старшего сына за хвост. — Ты-то куда, дитя неразумное…

И заплакала, когда он цапнул ее за руку — не всерьез, но дал понять, что вырос уже, может идти с отцом…

Трюдда стояла, смотрела вверх — спасибо, глаза остались прежними, — и думала о том, что не зря помогла Тану, тогда еще не старому, а потом его маленькой дочке, которой даже и не видела, пока та сама не пришла. Любовь — она бывает разная, и она сквозила в каждом слове Тана, в каждом жесте, когда он говорил о Люте. А Люта не в него, недобрая и нелюдимая, лишний раз не обнимешь, выворачивается, но когда смотрит на своего Эре — делается другой. Глаза вспыхивают золотом, улыбается даже, и шрам на лице делается незаметным…

«Сказал бы кто, какая я была, когда смотрела на Тана, — подумала Трюдда. — Эльви могла, так померла уже. Никого не спросишь».

Из-за перевала раздался волчий переклик, несколько выстрелов… и все смолкло.

Деревенские вернулись к ночи — кто целый, кто немного оцарапанный пулей, но все живые. И на вопрос Трюдды, который она задавала решительно всем, спускавшимся с перевала, отвечали:

— Да целые они, что им сделается? Еще тебя переживут!

«Пусть так и будет, великие камни! — подумала она впервые за много лет, до того отвыкла взывать к кому-то. — Пусть переживут!..»

И услышала наконец голос Люты — та ведь обещала петь для старой тетушки, и пускай теперь была не полная луна, Люта все-таки напомнила о себе. А еще с ней пел Эре, и это было… красиво.

— Одним целым звучат, — вслух сказала Трюдда. — Повезло же…