Кира Измайлова - С волками жить... [СИ]

Ночь выдалась темная — одни тучи на небе, того и гляди, хлынет… Может, оно и к лучшему, следов не сыскать. Ни его, ни…

Старый Тан, наверно, и самому себе не признался бы, что боится найти его следы. Боится, но непременно найдет, потому что поклялся. А если не попадется он, сгодится кто угодно. Их много в округе — вчера завывали на все голоса, будто готовились к развлечению. Он им устроит… развлечение.

Хорошо смазанная двустволка клацнула стволами почти неслышно. Лишь бы патронов хватило. И…

Тан повернулся к двери.

— Ты как, Люта? — тихо спросил он, хотя и так видел, что девочку лихорадит.

— Ну… как всегда. В черную луну хуже, — она попыталась улыбнуться. — А уж в белую — хоть прячься…

Черной луной Люта называла затмение, неважно, полное или частичное. Белой луной — те дни, когда полная луна казалась больше обычной, нависала над домами и касалась макушек вековых сосен в лесу. Правда, в ее жизни это случалось всего раз или два, но она запомнила. Она была очень умной, его Люта.

Тан вздрогнул от металлического звука: это Люта застегивала широкий ошейник красной кожи — на тонкой девичьей шее он болтался свободно, как диковинное украшение. Очень яркий, такой, чтобы издали было заметно.

— Я пойду, папа? — тихо спросила она. — Скоро уже.

— Иди. Постарайся поспать, утром рано выйдем. Его видели совсем неподалеку…

Тан и не заметил, как она выскользнула за дверь, так увлекся самодельными картами. Что ему городские, на своих-то отмечен каждый овраг, видно, куда какой зверь подался… А кто возьмет их без спроса — ничего не разберет, потому что обозначения у Тана тоже свои, понятные ему одному и дочери.

Люта же в своей комнатке поскорее стащила платье и нижнее белье: все эти тряпки будто жгли кожу — было верный признак, что уже вот-вот начнется… Тянуло броситься в воду или хотя бы в мокрую от росы траву, но какое там! Можно вылить на себя ведро воды — вон оно, в углу, — только тогда нечего будет пить, а утром жажда мучит такая, что хочется весь колодец выхлебать! Но нельзя. Отец только к вечеру рискнет открыть дверь, чтобы принести ей еды и еще воды…

«Терпение, — повторила она про себя и обтерла тело влажной тряпкой. Хоть что-то. — В нашем деле важнее всего терпение. Выдержка. Я никогда не стану настоящим охотником, если не смогу вылежать в засаде много часов, чтобы убить… особенного зверя».

— Ну, пойдем, что ли, — пробормотал Тан. — Где-то рядом эта дрянь бродит. Видели не так давно — похоже, логово-то у него в этих краях, я как чуял… И я не я буду, если не прибью его! Поможешь ведь? За мамку свою?

Собака тявкнула и устремилась в невысокий подлесок, вынюхивать след. Сколько лет ничего не получалось, так может именно теперь…

Тан шагал нешироко, но быстро, и тяжелое ружье его ничуть не обременяло, не говоря уж о тюке с припасами. О такой ли ерунде думать, когда недалеко от деревни заметили того самого? Сомнений никаких — масть совершенно не волчья, это раз. Может, где-то и водятся черные волки с проседью, только не здесь. В этих краях они… серо-бурые, что ли. Зимой немного в седину дают, и только, сивые какие-то получаются, хоть и пушистые. Ну, это во-первых. Во-вторых — очень уж большой, не всякий пастуший пес таким бывает. В-третьих — эти самые псы его боятся до того, что вперед пастухов в хижины прячутся, а стада бросают. Один смельчак нашелся, старый опытный кобель — вышел грудь в грудь… Что там было, никто не видел, попрятались от страха, но поутру увидели — крови много пролилось. Мертвого пса сожгли, а то мало ли…

Тан шел, время от времени посвистывал, слушал, где отозвалась собака, кивал своим мыслям и двигался дальше. Такой волк сам на тебя не выйдет, поди его загони… Княжьи охотники после жалобы старейшины поскакали по лесам с неделю, перепортили окрестных девок — спасибо, он заранее Люту спрятал, — выпили всю брагу да и уехали. А этот, поди, забрался в логово, приволок туда пару овец, лежал да ухмылялся. Только найти его не получалось. Тан не умел думать по-волчьи… вернее, по-волчьи кое-как выучился, да только это был совсем другой зверь. И все же он надеялся — рано или поздно мерзкая тварь как-нибудь да ошибется. Не заговоренное же это чудовище! Может, оставит отпечаток лапы на влажной земле у ручья или клок шерсти на ветке — уже что-то!

Тан смотрел себе под ноги и по сторонам, но даже подумать не мог, что глядеть нужно вверх. И что нарост мха на поваленном дереве, под которым пришлось пролезать на карачках, окажется… тем самым. Тан даже глаза запомнил, желтые, смеющиеся, выстрелил в упор раз и два, а потом пришла боль. Он успел еще свистнуть, но не был уверен, что у него получилось дозваться… и что не надо бы звать…

Люта была далеко — там следы того самого алели ярче заката на мягкой траве, пускай она давно распрямилась, — когда услышала выстрелы и свист отца. Странный какой-то, прерывистый… И еще два выстрела следом. И еще. И помчалась в ту сторону со всех ног, даже не думая, в какую ловушку может угодить. Хорошо еще, успела притормозить и принюхаться.

Когда она высунула нос из кустов, какой-то незнакомец снимал шкуру с того самого — не узнать его если не с виду, так по запаху она не могла. А отец… Отец лежал в сторонке, с ружьем в руках, будто не расстался с ним даже в смерти.

У незнакомца тоже было ружье, да не вроде Тановой старой двустволки, намного страшнее, но Люта об этом не подумала — кинулась на грудь к отцу и завыла на весь лес.

— Эй, это еще что? — незнакомец сперва шарахнулся, потом, наверно, заметил красный ошейник: — Ты его собака, что ли? Ну… сильно волкособака, конечно, но если ты меня жрать не будешь, я тебя не трону. Договорились?

Люта его не слышала — плакала так, что отзывались стаи за болотом, плакала по единственному человеку, который заботился о ней, который не считал ее…

— Эй! — Чужая рука легла на холку. — Хватит выть, а то дружки этого вот явятся, а у меня не полный патронташ. Поохотился… Знал бы, приберег. А его вот патроны мне не годятся.

Люта захлебнулась, а потом подумала: отец сказал бы так же. Сначала дело, потом уж все остальное. Поплакать она сможет и в одиночестве.

— Это вот я точно жрать не буду, а ты, если захочешь, сбегаешь, — чужак кивнул на ободранную тушу того самого.

Как так, пришел человек… и убил его? Даже не понял, кого именно?

— А вот шкура знатная, шкуру возьму, — продолжил незнакомец. — Ну и, конечно, человека этого надо похоронить честь по чести. У него ведь наверняка родня есть в этой вашей деревушке…

«Нет, никого», — подумала Люта.

— Нет, никого, — ответил староста, когда чужак, пыхтя и надрываясь, стащил тело Тана вниз. — Только дочка, но она никуда не выходит. Не знаю, что с ней, Тан никогда не говорил. Болеет, что ли. Собаку вот знаю. Тан сказал, что стал неважно видеть, поэтому заказал ей красный ошейник — а то так выскочит из кустов, он и пальнет, не признавши… Она не страшная, не бойтесь. На волка малость смахивает, но у нас половина таких.