Кира Измайлова - С волками жить... [СИ]

— Выследил его — отец. Добил — чужак, — коротко ответила Люта. — Отец… не успел уже…

— А ты где была?!

— Меня он на такую охоту не брал. Говорил, рано еще, — если говорить коротко и отрывисто, то не расплачешься.

— Ох, глупые оба… — Трюдда сгребла ее в охапку с ружьем вместе, прижала к необъятной груди. — Ну, поплачь, поплачь, полегчает…

Тщетно — глаза у Люты были сухими, ни слезинки не удалось выдавить.

«Запах… — трудно его не ощутить, когда тебя вдавливают носом в чужое тело. — Я знаю этот запах!»

Сладковатый, но не приторный, — так пахнут летние цветы на жарком солнце. И вроде бы пудра и помада — у мамы было немножко для самых важных праздников, и Люта запомнила запах. И еще что-то…

От отца пахло вот так, когда он возвращался из деревни. Не всякий раз, но случалось. Он говорил: «Хватит меня обнюхивать, просто зашел позабавиться!» Вот, значит, где и с кем он забавлялся…

— Я соберу, что обычно твой отец на зиму брал, — сказала наконец лавочница и отстранилась.

Зря — так забавно было слышать, как слова отдаются в ее груди, будто в гигантской бочке.

— Мне не надо, что отец брал. Я такое почти не ем. Лучше я другое возьму, — осмелилась наконец выговорить Люта.

— Ну так говори, что тебе надо!

— Так откуда мне знать, что у вас есть? Вот. Я написала, сколько нужно, — Люта протянула бумажку.

— Ты тоже грамотная? Надо же… — Трюдда вздохнула и уставилась на ровные буквы. Чему удивилась-то? Чем еще заниматься, пока отца нет, а по дому все переделано? Только прописи выводить. — Н-да… тебе меньше надо, ясное дело, но запас карман не тянет. Вдруг снегопад? Не спустишься…

— Хорошо, можно побольше, — согласилась Люта и деланно спохватилась: — А донести как? Отец сам таскал, а я…

— Осла дам. Если не враз, то в два уж точно довезешь, — подумав, ответила Трюдда.

— Спасибо, госпожа Трюдда… — пониже поклонилась Люта.

Спина не переломится, говорил отец, а относиться станут лучше.

— Ладно, — лавочница достала из-под прилавка засаленные листки и грифель. — Сейчас посмотрим, на сколько это потянет… Ты на всю зиму посчитала, уверена? Тан спускался в любую метель, а сможешь ли ты, не знаю…

— Смогу, — сквозь зубы ответила Люта.

Вышло как-то… Немного. А много ей и не надо, она охотой проживет. Вот овощей в погреб кинуть — это хорошо, но не мешками же! Следи еще за ними, перебирай! Молоко она терпеть не может, без сметаны потерпит до весны, сыр… тоже хорошо хранится, что уж там о всякой крупе говорить. Овес, положим, Люта не любила, но отец сказал, чтоб ела хоть раз в неделю, значит, надо. Но есть и кое-что повкуснее… И соль не забыть!

— Да тут и одного осла много будет, — сказала Трюдда, подсчитав. — А… Ты ж еще оружейную лавку ограбишь, а там всяко-разно тяжелое. В самый раз. Вот, держи сдачу.

— Мне бы еще ткани, — Люта дернула себя за кривобокую юбку. — Так по лесу не находишься…

— А сшить?

— Я и сшила…

— Гм… да, понимаю, — Трюдда деликатно отвела глаза. — Иди пока за… чем тебе надо, а я пока позову вдову Эльви. Она шьет хорошо и берет недорого.

— А ткань? — упрямо спросила Люта.

— Всё вместе посчитаем, — ответила лавочница и чуть не силой вытолкала ее на улицу.

Люта посмотрела по сторонам. Вот, значит, как живут люди… Нет, лучше уж на горе — там чисто. Только никто не живет, и мальчишки не бегают стайками, не запускают кораблики в лужах нечистот…

Она поправила двустволку за плечом и направилась обратно в оружейную лавку. И огорошила хозяина словами:

— Я принесла деньги! Дай мне дроби, а еще…

Это «а еще» затянулось надолго, но из лавки Люта вышла со всем, что ей было нужно, а еще с хорошим ножом. Хозяин уверял, что это дрянь, а не нож, но разве она не чуяла? Может, некрасивый, корявый какой-то, но он был точно Люте по руке. Глотку перерезать сгодится, все равно, кому, а что еще нужно?

Когда она вернулась к Трюдде, осел уже стоял нагруженный всяким-разным, а почуяв Люту, испуганно закричал.

— Неужто понимает — лезть ему на самую верхотуру? — лавочница обняла большую голову, мягкие уши, подула на морду, и осел успокоился, затопотал у входа в лавку.

— Это вот Эльви, — указала Трюдда на едва заметную, словно тень, стройную женщину. — Шьет, чего пожелаешь. Ну, ясное дело, не сию минуту, дня два-три ей нужно.

— Позволь-ка, обмерю, — негромко сказала Эльви и словно обвилась вокруг Люты. — Да, тут крой непростой…

— Погоди… — перебила Трюдда и обратилась уже к Люте: — Скажи, что тебе надо?

— Такое, чтоб по лесу ходить: рубахи вроде мужских, штаны… Я могу отцовские перешить, но они уже… совсем старые, — опустила голову Люта. — Год выдержат, на второй я заплатки поставлю, а там…

— Молчи лучше!

— Платье для праздника у меня есть. Мамино, — сказала зачем-то Люта. — Ушью. Оно не такое, как у вас носят, но вдруг не прогонят, если приду?

— Я им прогоню! — рявкнула Трюдда. — Обувку бы тебе еще…

— Зачем?

— Ну… летом-то тепло, а зимой ты отцовские сапоги станешь донашивать? Ладно куртку, подпоясала потуже — и хорошо, но они-то тебе небось велики вдвое!

Люта чуть не взвыла — сколько же всего нужно людям! Не холодно ей босиком на снегу, не холодно!

Вслух же сказала:

— Деньги лучше поберечь. Я как шкур добуду по осени, тогда и приду. Сапоги же стачать не очень долго? Мне же самые простые нужны, лишь бы прочные. И… пускай деньги будут у вас, госпожа Трюдда. У вас никто не отберет.

— А… кха… Да, никто не отберет! — согласилась та. — Иди, а то темнеет уже!

— А осел? Я его напою, только не знаю, чем кормить.

— Отпусти, сам домой придет. Иди, девочка, иди…

Они с Эльви долго смотрели вслед уходяшей Люте, потом переглянулись и пошли в дом, где уже кипел на огне котелок.

— Странная какая, — сказала Эльви, отпив горячего травяного отвара.

— Ничего не странная! — Трюдда выпрямилась и посмотрела на нее с высоты своего роста. Помолчала и добавила: — Надеюсь, осел и впрямь вернется…

Осел вернулся.

О дочке старого Тана говорили недолго: живет себе на горе и пусть живет, там место ничейное. Вернее, кто-то когда-то обитал, а зачем туда залез — даже самые старые старики не вспомнят. Наверно, такой же охотник — домишко-то крохотный, только на зимовку годится. Вдвоем там, наверно, тесно было…

Парни, ясное дело, попробовали слазать наверх, напугать девчонку. Ну, после того, как у одного такого лекарь весь день выковыривал мелкую дробь из ляжек, больше не совались. Бедолаге повезло, что самое ценное не пострадало. И что Люта не целилась выше пояса, а то и без глаз мог остаться.

А она пришла не осенью, как обещала, а уже зимой, по довольно глубокому снегу, — Трюдда все глаза проглядела на тропинку, — принесла здоровенный тюк отменных шкур.